1. Два главныхъ предмета, кои дóлжно имѣть въ виду, занимаясь ученымъ образомъ Священнымъ Писаніемъ: 1) способъ находить истинный смыслъ онаго, и 2) способъ сообщать, или излагать сей смыслъ другимъ. Посему и я сначала буду разсуждать о томъ, какъ находить смыслъ, а послѣ о томъ, какъ сообщать оный.

Рѣшаясь на сіе великое и трудное дѣло, боюсь, не безразсудно ли, предпріемлю его, когда соображаю, какъ не легко мнѣ выполнить это. — Точно не легко, если надѣяться на одни собственныя силы! Но, я всю надежду совершить мой трудъ возложилъ на Того, Кто благоволилъ уже много внушить мнѣ благихъ истинъ въ минуты моего размышленія о Его Святомъ словѣ: живо помню сіи истины, и нечего бояться мнѣ, чтобы Господь сталъ отказывать и въ прочихъ необходимыхъ для меня свѣденіяхъ, если только я благоразумно начну употреблять на пользу другихъ то, что мнѣ уже дано отъ Него. Ибо если вещь такова, что чрезъ раздѣленіе ея съ другими людьми ни сколько не оскудѣваетъ; то если намъ даютъ ее, а мы напротивъ имѣемъ, и не даемъ ея другимъ, — мы пользуемся сею вещію не надлежащимъ образомъ. Господь сказалъ: имущему дано будетъ (Матѳ. 13, 12). Слѣдовательно Онъ дастъ имущимъ, т. е. такимъ людямъ, кои съ любовію употребляютъ на пользу другихъ то, что сами получили отъ Него, — умножитъ и преумножитъ дары свои. Упоминаемыхъ въ Евангеліи (Матѳ. 14, 17; 15, 34) хлѣбовъ было только пять, а въ другомъ случаѣ только седмь, пока ихъ не начали раздавать алчущему народу; а какъ скоро начали, то сими хлѣбами насытилось нѣсколько тысячь человѣкъ, и сверхъ того наполнено было немало корзинъ и мѣшковъ. Вѣрую, что какъ хлѣбъ чудесно умножился въ ту пору, когда его преломляли, такъ и мои свѣденія, дарованныя мнѣ Господомъ для предпринимаемаго мною сочиненія, Его же всемогущею силою умножатся, когда я стану иждивать ихъ на пользу ближнихъ, — и настоящее служеніе мое не окажется скуднымъ, а утѣшитъ меня и моихъ братій чудеснымъ изобиліемъ.

2. Всякая наука занимается либо предметами, либо извѣстными знаками, предметы выражающими. Нѣтъ сомнѣнія, что всѣ предметы мы вообще познаемъ посредствомъ знаковъ, оные представляющихъ; но здѣсь предметомъ или вещію (res) собственно я называю то, что само по себѣ не употребляется къ означенію чего либо другаго, напримѣръ: дерево, камень, животное. Надобно однакожъ замѣтить, что иногда одни и тѣже предметы служатъ вмѣстѣ и знаками для выраженія другихъ предметовъ, какъ напримѣръ: то древо, коимъ, по Писанію, Моѵсей усладилъ горкія вóды Мерры (Исх. 15, 25), — тотъ камень, который Іаковъ положилъ себѣ въ возглавіе (Быт. 28, 11), — то животное, которое Авраамъ принесъ вмѣсто своего сына на жертву (Быт. 22, 13). Съ другой стороны есть знаки (signa), коихъ все употребленіе именно состоитъ только въ означеніи или выраженіи предметовъ: таковы наши слова и вообще языкъ человѣческій; ибо слова употребляемъ мы только для того, чтобы выразить и означить ими извѣстный предметъ. Отсюда видно: что такое называю я знаками? Именно то, что употребляется къ означенію предметовъ. Впрочемъ, въ смыслѣ отвлеченномъ, всякой знакъ есть вмѣстѣ и предметъ, — ибо что не есть предметъ, то собственно есть ничто, — но не всякой предметъ есть знакъ. Различая такимъ образомъ предметы и знаки, я при разсужденіи въ послѣдствіи о предметахъ, буду говорить такъ, что хотя бы нѣкоторые изъ нихъ могли вмѣстѣ служить и знаками другихъ предметовъ, то это не помѣшаетъ главному раздѣленію моего изслѣдованія на двѣ части, по коему въ одной буду разсуждать я о самыхъ предметахъ, а въ другой о знакахъ. Пусть только читатель твердо помнитъ что въ первой части моего трактата мнѣ слѣдуетъ разсматривать, что такое предметы, сами въ себѣ, а не что они могутъ еще означать кромѣ самихъ себя.

3. Предметы вообще суть троякаго рода: одними изъ нихъ дóлжно наслаждаться, другими пользоваться, а иными и наслаждаться и пользоваться вмѣстѣ. Тѣ, коими дóлжно наслаждаться, дѣлаютъ насъ блаженными, а тѣ, коими — пользоваться, помогаютъ намъ достигать блаженства, т. е. вспомоществуютъ къ достиженію такихъ вещей, кои дѣлаютъ насъ блаженными, и къ тѣснѣйшему соединенію съ ними. Что касается до насъ, наслаждающихся и пользующихся, то, будучи поставлены какъ бы въ срединѣ между тѣми и другими предметами, мы затрудняемъ свое шествіе, если начинаемъ наслаждаться тѣми изъ нихъ, коими только дóлжно пользоваться, а иногда и совсѣмъ совращаемся такимъ образомъ съ пути своего, такъ что обладаніе вещами, коими дóлжно наслаждаться, замедляется, или и вовсе уходитъ отъ насъ, по причинѣ любви нашей къ другимъ, низшимъ предметамъ.

4. Наслаждаться значитъ не иное что, какъ сильно любить извѣстную вещь, для нея самой; пользоваться же вещiю, значитъ употреблять оную средствомъ къ достиженію того, что любимъ, если впрочемъ оно достойно любви: ибо не позволенное и незаконное употребленіе есть злоупотребленіе, а не употребленіе. Такъ напримѣръ: еслибъ кто-нибудь изъ насъ былъ странникъ, немогущій жить благополучно нигдѣ, кромѣ отечества, и если бы, желая окончить бѣдственное свое странствованіе, онъ рѣшился возвратиться въ отечество: то для него въ такомъ случаѣ нужны были бы колесницы, или корабли, коими надлежало бы ему пользоваться, дабы возвратиться въ отечество для наслажденія въ немъ счастливою жизнію. Но если бы пріятности пути и самое движеніе колесницъ заняли его такъ, что онъ сталъ бы наслаждаться тѣмъ, чѣмъ надлежало только пользоваться, и не думалъ уже о скорѣйшемъ окончанiи своего пути: то, занятый превратнымъ удовольствіемъ, онъ отчуждился бы отъ своего отечества, пріятности коего однѣ могли доставить ему истинное блаженство. Равнымъ образомъ и мы, странствующiе въ удаленiи отъ Господа въ настоящей смертной жизни, если желаемъ возвратиться въ отечество, гдѣ можемъ бытъ блаженными, — должны пользоваться симъ міромъ, а не наслаждаться, дабы невидимое Божіе видимо было для насъ сквозь сотворенныя вещи, т. е. дабы посредствомъ видимыхъ и чувственныхъ вещей приобрѣсть намъ познаніе о вѣчномъ и духовномъ.

5. То, что долженствуетъ быть предметомъ нашего наслажденія, есть Отецъ, Сынъ и Духъ Святый — достопокланяемая Троица, составляющая одинъ нѣкій высочайшій предметъ, общій для всѣхъ наслаждающихся Ею, — если впрочемъ можно назвать Ее предметомъ, а не причиною всѣхъ предметовъ, хотя и сіе послѣднее названіе ниже Ея. Ибо не легко найти имя, приличное толикому Величеству, какъ развѣ сказать только: Тріединый Богъ, изъ Котораго все, чрезъ Котораго все, и въ Которомъ все; Отецъ, Сынъ и Духъ Святый — Каждый Богъ, и Всѣ вмѣстѣ — единъ Богъ; каждый полное Существо, и всѣ вмѣстѣ — Одно Существо. Отецъ не есть ни Сынъ, ни Духъ Святый; Сынъ не есть ни Отецъ, ни Духъ Святый; Духъ Святый не есть ни Отецъ, ни Сынъ: но Отецъ есть только Отецъ, Сынъ — только Сынъ, Духъ Святый — только Духъ Святый. — Всѣ три равно вѣчны, равно неизмѣняемы, имѣютъ одинаковое величіе, одинаковую силу. Въ Отцѣ единство; въ Сынѣ равенство; въ Духѣ Святомъ согласіе единства и равенства: и Сіи три — Всѣ Едины ради Отца, всѣ равны ради Сына, Всѣ соединены ради Святаго Духа.

6. Говоря такимъ образомъ, сказалъ ли я однакожъ что-нибудь достойное Бога? Нѣтъ; вполнѣ чувствую, что я хотѣлъ только сказать; если же сказалъ, то сказалъ не то, что хотѣлъ. Это я знаю потому, что Богъ неизглаголанъ, а сказанное мною, еслибъ было неизглаголанно, то и не было бы сказано. По сей причинѣ Бога даже неизглаголаннымъ нельзя называть; ибо уже говорится о Немъ нѣчто, когда говорится, что Онъ неизглаголанъ. — Отсюда происходитъ, не знаю, какое-то противорѣчіе въ словахъ: ибо, если неизглаголаннымъ называется то, о чемъ и говорить нельзя; то нельзя уже называть неизглаголаннымъ то, о чемъ по крамней мѣрѣ можно сказать, что оно неизглаголанно. Противорѣчiе это лучше, можетъ быть, предотвращать благоговѣйнымъ молчаніемъ, нежели примирять на словахъ. Впрочемъ Богъ, хотя о Немъ ничего нельзя сказать достойно Его, благоволилъ, чтобы Ему служило слово человѣческое, и чтобы мы на похвалу Его отверзали наши уста и употребляли нашъ языкъ. Въ слѣдствіе сего самаго Онъ и Богомъ названъ. Звукъ сего слова, конечно, далеко не даетъ намъ истинного понятія о Немъ; однакожъ всякой, знающій нашъ языкъ, услышавъ оный звукъ, тотчасъ представляетъ въ умѣ своемъ нѣкое Существо Высочайшее и Безсмертное.

7. Въ самомъ дѣлѣ, когда представляется въ умѣ Оный Единый Богъ боговъ, то даже тѣ, кои признаютъ и почитаютъ другихъ боговъ на земли, или на небѣ, стараются представить Его высочайшимъ и превосходнѣйшимъ всего, что — ни-есть. Поелику люди плѣняются двоякаго рода благами, — частію относящимися къ чувствамъ, частію же принадлежащими душѣ и уму; то преданные благамъ чувственнымъ почитаютъ Богомъ боговъ или самое Небо, или то, что есть блистательнѣйшаго на небѣ, или наконецъ самый міръ. — Если же простираютъ взоръ свой за предѣлы міра: то представляютъ Бога чѣмъ-либо свѣтлымъ, и притомъ или безпредѣльнымъ, или заключеннымъ въ самую прекрасную форму, — напримѣръ: предпочитающіе всѣмъ прочимъ видъ человѣческій представляютъ Его въ образѣ человѣка. Если же не признаютъ одного верховнаго Бога, а допускаютъ многихъ и безчисленныхъ боговъ равнаго достоинства: то представляютъ всѣхъ ихъ въ томъ видѣ, какой кажется имъ самымъ лучшимъ. Что касается до техъ, кои идутъ къ познанію Бога путемъ ума; то они представляютъ себѣ Бога выше всѣхъ существъ, не только видимыхъ и тѣлесныхъ, но и невидммыхъ и духовныхъ — превыше всего измѣняющагося и временнаго. Всѣ единогласно защищаютъ превосходство естества Божія, и никто не почитаетъ за Бога то, что не есть самое лучшее. Богъ, по признанію всѣхъ, есть Существо самое совершенное.

8. Далѣе, поелику всѣ размышляющіе о Богѣ представляютъ Его существомъ живымъ; то тѣ только не могутъ имѣть нелѣпыхъ и недостойныхъ понятій о немъ, кои имѣютъ точное понятіе о самой жизни; кои, въ какомъ бы видѣ ни представлялось имъ тѣло, отличаютъ живое тѣло отъ неживаго, и первое предпочитаютъ послѣднему; — кои понимаютъ, что и живое тѣло, сколько бы ни было оно свѣтло, величественно и красиво, все же есть не то, что самая жизнь, которая возращаетъ оное тѣло, и что сія послѣдняя несравненно превосходнѣе массы, ею одушевляемой и возращаемой; наконецъ — кои различаютъ самую Жизнь; т. е. жизни растительной, живущей безъ чувстава, какова напримѣръ: въ древахъ, предпочитаютъ жизнь чувствующую, какова въ животныхъ, жизни чувствующей — жизнь разумную, усматриваемую въ людяхъ, и опять жизни разумной-измѣняемой предпочитаютъ разумно-изменяемую, т. е. такую, которая не по временамъ только разумна, а есть сама въ себѣ Премудрость (ipsa sapientia). Ибо мудрый умъ, т. е. достигшій мудрости, прежде нежели достигъ оной, не былъ мудръ; но Премудрость сама въ себѣ, то-есть высочайшая Премудрость и не была и не будетъ никогда немудрою. Если бы нашъ умъ не провидѣлъ такой мудрости, то не предпочиталъ бы съ такою увѣренностію жизнь вѣчно мудрую жизни измѣняющейся въ мудрости. Самый законъ истины, въ силу коего первая рѣшительно почитается лучшею, умъ нашъ, находя неизмѣняемымъ, гдѣ находитъ его такимъ? Гдѣ-то внѣ и превыше нашей природы: ибо себя самихъ мы всѣ находимъ измѣняемыми.

9. Нѣтъ ни одного такъ безсмысленнаго человѣка, который бы сталъ спрашивать: откуда ты знаешь, что жизнь вѣчно мудрая должна быть предпочитаема не вѣчно мудрой? Ибо то самое, о чемъ онъ спрашивалъ бы меня, — откуда я знаю, — есть всѣмъ общій и неизмѣнно для всѣхъ данный предметъ вѣденія и созерцанія. Кто этого не видитъ; тотъ подобенъ слѣпцу среди дня, которому блескъ лучей солнечныхъ прямо падаетъ на то мѣсто, гдѣ у него должны быть глаза, но безъ всякой для него пользы: а кто видитъ, и закрывается, чтобъ не видать; тотъ, явно, злонамѣренно ослабляетъ остроту умнаго взора своего мракомъ чувственнымъ. Развращенные нравы, точно какъ противные вѣтры, прогоняютъ людей отъ собственнаго ихъ отечества; — и потому они увлекаются предметами гораздо худшими и низшими тѣхъ, кои — по ихъ же свободному признанію — несравненно лучше и возвышеннѣе.

10. Такимъ образомъ, если существенный предметъ наслажденія для нашей души должна быть та Истина, которая вѣчно живетъ, — Богъ въ Троицѣ, Творецъ и Зиждитель вселенныя, и Промыслитель всѣхъ вещей: то мы необходимо должны очистить душу свою отъ мрака чувственности, дабы можно было намъ зрѣть сей небесный Свѣтъ, и погружаться въ немъ — въ этомъ Свѣтѣ совершенномъ. Мы должны почитать сіе очищеніе какъ бы нѣкіимъ путешествіемъ, нѣкіимъ корабельнымъ плаваніемъ къ нашему отечеству; ибо до Вездѣсущаго можемъ мы достигать не переходомъ съ мѣста на мѣсто но благочестивымъ рвеніемъ и постепеннымъ усовершеніемъ нравственности нашей.

11. Таковое внутреннее очищеніе было бы для насъ вовсе невозможно, если бы сама Премудрость (Сынъ Божій) не благоволила снизойти и, такъ сказать, умѣрить себя до нашей слабости; если бы Она не представила намъ въ Самой Себѣ образца жизни, содѣлавшись для сего сама человѣкомъ, потому что и мы всѣ человѣки. Когда мы идемъ къ сей Премудрости, то мы мудро дѣлаемъ: когда напротивъ Она къ намъ пришла; то люди гордые возмнили, что Премудрость поступила немудро (stulte). Когда мы къ ней идемъ, — дѣлаемся сильными, а когда Она пришла къ намъ: то почли ее немощною. Но буее Божіе премудрѣе человѣкъ есть; и немощное Божiе крѣпчае человѣкъ есть (1 Кор. 1, 25)! Поелику Она сама есть истинное Отечество: то и содѣлала Себя путемъ для насъ къ Отечеству. Наконецъ поелику Она вездѣ присуща только здравому и чистому оку сердца: то для тѣхъ, у коихъ внутреннее око сіе слабо и омрачено, Она благоволила явить себя и чувственнымъ очамъ. Понеже въ премудрости Божіей не разумѣ міръ премудростію Бога, благоволи Богъ буйствомъ проповѣди спасти вѣрующихъ (1 Кор. 1, 21).

12. Не чрезъ пространство мѣстъ пришла къ намъ Премудрость, но чрезъ принятіе на себя смертной плоти нашей: пришла туда, гдѣ была; ибо Она въ мірѣ бѣ, и міръ Ею бысть (Iоан. 1, 10). Но поелику люди пожелали наслаждаться, вмѣсто Творца, тварію: то преданные міру, и отъ того справедливо названные міромъ, не познали Ее. Посему-то Евангелистъ сказалъ: и міръ Его не позна. По сему-то въ премудрости Божіей не разумѣ міръ премудростію Бога. Но, зачѣмъ Она пришла, будучи прежде здѣсь, если не затѣмъ, что благоугодно было Богу спасти вѣрующихъ буйствомъ проповѣди? Какимъ образомъ пришла, если не такъ, что Слово плоть бысть и вселися въ ны? — Какъ при разговорахъ, мысль, существующая въ глубинѣ души нашей, облекается въ извѣстные звуки голоса, бываетъ словомъ, изреченіемъ самой себя, дабы въ этомъ состояніи переселиться въ душу слушателя, падая на внѣшній, тѣлесный слухъ его; между тѣмъ сія мысль, обращаясь въ звуки, не поглощается оными, напротивъ сама въ себѣ пребываетъ цѣлою, неприкосновенною, и только принимаетъ форму слова, необходимую для дѣйствія на внѣшній слухъ, нимало не измѣняя своей сущности: такъ и Богъ-Слово отнюдъ не измѣнилось, а только содѣлалось плотію, да вселится въ ны.

13. Какъ средство къ исцѣленію есть врачеваніе: такъ и воплощеніе Слова есть средство врачеванія, предпринятое для исцѣленія и возстановленія грѣшниковъ. И обыкновенные врачи, перевязывая раны, не поступаютъ безъ разбору, а приспособляются къ ранамъ, дабы въ перевязяхъ была соединена польза съ нѣкоторою пріятностію: такъ и врачевство Премудрости, принявшей на себя человѣчество, приспособлялось къ нашимъ ранамъ, однѣ изъ нихъ врачуя противоположными, другія — подобными средствами. Такъ тѣлесный врачь употребляетъ иногда противоположныя средства, напримѣръ: въ простудныхъ болѣзняхъ горячительныя, въ мокротныхъ — изсушающія мокроту и т. п., а иногда подобныя, напримѣръ: къ круглымъ ранамъ прикладываетъ круглыя частички полотна, къ продолговатымъ — продолговатыя, и вообще не одну и ту же употребляетъ перевязку для различныхъ членовъ, а соображается съ свойствомъ и различіемъ каждаго члена порознь: такъ поступила и Премудрость Божія при врачеваніи человѣка, будучи сама и врачемъ и врачевствомъ. Поелику человѣкъ палъ чрезъ гордость, — Она употребила врачевствомъ смиреніе. Мы обмануты лукавою мудростію змія, а спасаемся буйствомъ Божіимъ. Какъ хитрость змія прослыла мудростію у людей противляющихся Богу, хотя она есть совершенное безуміе: такъ напротивъ буйство Божіе почитается высочайшею премудростію у людей, побѣждающихъ діавола, хотя отъ міра и называется буйствомъ. Мы во зло употребили безсмертіе, чтобъ умереть; Христось во благо употребилъ смерть, чтобъ мы ожили. Поврежденная душа жены произвела въ міръ болѣзнь; изъ неповрежденной плоти Жены произникло здравіе. Къ симъ же противоположнымъ средствамъ относится и то, что наши пороки врачуются примѣромъ добродѣтедей Христовыхъ. Съ другой стороны, кромѣ средствъ противоположныхъ, употреблены и подобныя средства, какъ бы нѣкоторыя перевязи, соотвѣтствующія поврежденію нашихъ членовъ, какъ напримѣръ: обольщенныхъ женою освободилъ Родившійся отъ Жены (Гал. 4, 4); смертные исцѣлены смертію; люди спасены Человѣкомъ. Прилѣжные изыскатели, не имѣющіе нужды, подобно мнѣ, спѣшить совершеніемъ предпринятаго труда, легко могутъ найти во врачебницѣ христіанской (medicina christiana) много и другихъ служащихъ къ назиданію средствъ, какъ противоположныхъ, такъ и подобныхъ.

14. Но я немогу здѣсь не упомянуть о воскресеніи Господа изъ мертвыхъ и вознесеніи Его на небо, — двухъ важнѣйшихъ событіяхъ, облиставшихъ вѣру нашу великою надеждою. Оба сіи событія ясно показываютъ, съ какою свободою положилъ душу свою за насъ Тотъ, Кто имѣлъ полную власть паки пріяти ю (Iоан. 10, 18). Послѣ сего, какъ сладостно утѣшается надежда вѣрныхъ, въ живомъ упованiи помышляющихъ, — Кто и что претерпѣлъ за насъ, еще невѣровавшихъ! Съ другой стороны, мысль, что Судія живыхъ и мертвыхъ паки придетъ на землю, — заставляетъ страшиться безпечныхъ и побуждаетъ ихъ къ бодрствованію, дабы они паче желали Его пришествія, творя дѣла правыя, нежели страшились онаго, творя зло. Но какими словами выразить, или какою мыслію объять можно ту награду, которую Онъ дастъ въ скончаніе вѣка, если теперь, для облегченія нашего странствованія, Онъ столь много далъ намъ отъ Духа Своего, дабы въ несчастіяхъ жизни не оскудѣла въ насъ вѣра и любовь къ Тому, Котораго еще невидимъ, и сообщилъ дарованiя, каждому довлѣющія, для назиданія Церкви своей, дабы мы, члены сея Церкви, творили повелѣнное не только безъ роптанія, но съ охотою и наслажденіемъ?

15. Ибо Церковь, по ученію апостольскому, (Ефес. 1, 23; Рим. 12, 4), есть тѣло Господа, и называется невѣстою Его. Посему члены своего тѣла, отправляющіе различныя должности, Господь связуетъ союзомъ единства и любви, составляющей здравіе для нихъ. Впрочемъ Онъ укрѣпляетъ и очищаетъ Церковь свою на земли и нѣкоторыми горькими врачевствами, дабы освободивъ ее отъ узъ міра сего, соединиться съ нею на вѣки, какъ съ невѣстою, неимущею скверны, или порока, или нѣчто отъ таковыхъ (Ефес. 5, 25).

16. Далѣе, поелику мы находимся на пути къ вѣчной жизни, который измѣряется не пространствомъ мѣстъ, а расположеніями сердечными, и который заграждень былъ прошедшими грѣхами нашими, какъ бы нѣкоею тернистою оградою: то можно ли сдѣлать что-либо человѣколюбивѣе и милосердѣе того, что сдѣлалъ для насъ Господь, благоволившій содѣлаться нашимъ путемъ? Онъ простилъ обратившимся всѣ грѣхи ихъ, и Крестомъ своимъ разрушилъ преграды, останавливавшія насъ на пути обращенія нашего.

17. Для сего-то и далъ Онъ Церкви своей ключи Царствія, да все, разрѣшаемое ею на земли, будетъ разрѣшено и на небеси (Матѳ. 16, 19), и все, связываемое ею здѣсь, будетъ связано и тамъ, т. е. чтобы всѣ невѣрующіе въ отпущеніе своихъ грѣховъ не получали прощенія въ нихъ, — напротивъ, вѣрующіе и исправляющіеся, будучи приняты въ союзъ съ Церковію, по сей самой вѣрѣ, сопровождаемой исправленіемъ, исцѣлялись бы. Ибо кто невѣруетъ, что грѣхи его могутъ быть отпущены, тотъ чрезъ отчаяніе дѣлается худшимъ: сомнѣваясь въ плодахъ своего обращенія, онъ думаетъ, что ему ничего не остается лучшаго, какъ только быть злымъ.

18. Какъ оставленіе прежней грѣховной жизни и нравовъ, совершаемое покаяніемъ, есть нѣкоторая смерть для души; такъ разрѣшеніе отъ ветхой животности (pristinae animationis) нашей есть смерть для тѣла: и какъ душа, послѣ покаянія умерщвляющая прежнія худыя склонности, дѣлается лучшею: такъ дóлжно вѣрить и надѣяться, что и тѣло послѣ смерти, коей грѣхъ подвергнулъ всѣхъ насъ, содѣлается лучшимъ, — въ день Воскресенія, дабы не плоть и кровь наслѣдовали Царствіе Божіе (что невозможно), но тлѣнное сiе тѣло облеклось бы въ нетлѣніе, и смертное въ безсмертіе, — и такимъ образомъ, чуждое всякихъ страстей (ибо не будетъ имѣть никакихъ недостатковъ), спокойно было бы управляемо святою и блаженною душею.

19. Напротивъ чей духъ не умираетъ для вѣка сего, и не начинаетъ сообразоваться съ истиною; тотъ чрезъ смерть тѣла подвергнется тягчайшей смерти, и оживетъ не для небеснаго жительства, а для мученія. Ибо вѣра внушаетъ намъ — да такъ и должно быть, — что ни душа, ни тѣло человѣка не уничтожаются совершенно; но нечестивые воскреснутъ для несказанныхъ мукъ, а праведные для вѣчнаго живота.

20. Такимъ образомъ изъ вообще предметовъ только тѣми дóлжно наслаждаться, кои выше назвалъ я вѣчными и не измѣняемыми; прочими же дóлжно только пользоваться какъ средствами, способствующими къ достиженію наслажденія первыми. Но и мы, — люди, наслаждающіеся и пользующіеся предметами, — мы сами по себѣ составляемъ тоже предметъ. Мало сего: человѣкъ, созданный по образу и по подобію Божію, есть нѣчто весьма великое и важное, — не въ томъ отношеніи, что имѣетъ смертное тѣло, но въ томъ, что разумною душею своею онъ превосходитъ всѣ прочія животныя. Отсюда вытекаетъ важный вопросъ: наслаждаться ли собою должны люди, или только пользоваться, или наслаждаться и пользоваться вмѣстѣ? Намъ заповѣдано любить взаимно другъ друга; но спрашивается: должны ли мы любить человѣка для него самаго, или для чего-либо другаго? Если для него самаго, то мы наслаждаемся имъ, т. е. полагаемъ въ немъ свое блаженство; еслижъ для другаго чего, то пользуемся. — Мнѣ кажется, что не дóлжно любить человѣка для него самаго: ибо что мы любимъ ради его самаго, въ томъ поставляемъ свое блаженство, коимъ утѣшаемся въ сей жизни, если не на самомъ дѣлѣ, то по крайней мѣрѣ надеждою; но тотъ проклятъ, кто полагаетъ надежду свою на человѣка (Iер. 17, 5)!

21. Если зрѣло разсудишь, то увидишъ, что и самимъ собою никто не долженъ наслаждаться для себя самаго: поелику никто не долженъ любить себя ради себя самаго, но ради того, Коимъ наслаждаться дóлжно. Тогда только человѣкъ истинно великъ и превосходенъ, когда онъ всею жизнію своею стремится къ неизмѣняемой жизни Божіей, и всѣмъ сердцемъ прилѣпляется къ ней: напротивъ, если человѣкъ любитъ себя ради себя, то онъ стремится не къ Богу, но обращаясь къ себѣ самому, очевидно, обращается къ предмету измѣняемому, непостоянному. Посему онъ и наслаждается собою въ такомъ случаѣ съ чувствомъ нѣкотораго недостатка; ибо онъ совершеннѣйшимъ бываетъ только тогда, когда всецѣло прилѣпляется къ неизмѣняемому благу, а не тогда, когда отвращается отъ него къ самому себѣ. Итакъ, если ты долженъ любить и самаго себя не ради себя, но ради Бога, который есть истинный предметъ любви твоей: то пусть не гнѣвается на тебя ближній твой, когда ты любишь и его ради Бога. Ибо вотъ правило любви, свыше постановленное: возлюбиши ближняго твоего, яко самъ себе (Матѳ. 22, 37; Лев. 19, 18), Господа же — всѣмъ сердцемъ, всею душею, всею мыслію; т. е. всѣ мысли, всю жизнь твою, все разумѣніе твое посвящай тому, который далъ тебѣ все сіе. Слова; всемъ сердцемъ, всею душею и мыслiю объемлютъ собою все существо наше, такъ что для наслажденія другою какою-либо вещiю уже не остается въ насъ никакаго мѣста. Посему, кто любитъ ближняго своего надлежащимъ образомъ, тотъ долженъ стараться о томъ, чтобы и сей ближній любилъ Господа всѣмъ сердцемъ, всею душею, всею мыслію. Ибо истинно любящій ближняго какъ самаго себя, всю любовь, и свою и его, полагаетъ въ той любви къ Господу, которая не любитъ источать изъ себя потоковъ, умаляющихъ ея вóды.

22. Такимъ образомъ не все то дóлжно любить, чѣмъ дóлжно пользоваться; но только то, что или вмѣстѣ съ нами стремится къ Богу, напримѣръ: человѣкъ, ангелъ и проч., или чрезъ насъ имѣетъ нужду въ благодѣяніяхъ Божіихъ, какъ напримѣръ: наше тѣло. Такъ мученики не любили беззаконія своихъ мучителей, однакожъ воспользовались имъ для приобрѣтенія Господа. Посему четыре предмета должны быть предметами любви нашей: одинъ изъ нихъ — выше насъ; другой — мы сами; третій — подлѣ насъ, или равный намъ; послѣдній — ниже насъ. О второмъ и послѣднемъ не нужно давать заповѣди: ибо человѣкъ, сколько бы ни удалялся отъ истины, всегда по естеству любитъ самаго себя и тѣло свое. Душа, удалившаяся отъ вѣчнаго свѣта, Владыки и Правителя всяческихъ, только къ тому и стремится, чтобъ управлять самой собою и тѣломъ Своимъ, а посему не можетъ не любить себя и тѣла своего.

23. Такая душа почитаетъ великимъ приобрѣтеніемъ, если удастся ей господствовать еще надъ другими людьми. Ибо въ поврежденной душѣ есть сильное желаніе, какъ должное присвоивать себѣ то, что собственно принадлежитъ единому Богу. Но такую любовь къ себѣ справедливѣе назвать можно ненавистію. Ибо не справедливо желать, чтобы служили намъ низшіе насъ, тогда какъ мы сами отказываемся служить Высшему насъ. Весьма справедливо сказано: Любяй неправду ненавидитъ свою душу (Псал. 10, 5). Посему-то и бываетъ таковая душа немощна, и мучится смертностію тѣла своего: она любитъ его, а посему не можетъ не тяготиться поврежденнымъ его состояніемъ, но не въ состояніи помочь ему: ибо, безсмертіе и неповрежденность тѣла зависятъ отъ здравія души, а душа бываетъ здрава тогда, когда самымъ тѣснѣйшимъ образомъ соединена съ совершеннѣйшимъ, т. е. неизмѣняемымъ Богомъ. Стремиться же къ господствованію надъ равными себѣ по естеству, т. е. надъ людьми, есть нестерпимая гордость.

24. Что никто себя не ненавидитъ, объ этомъ ни съ какою сектою и спора небыло. Но никто, равнымъ образомъ, не ненавидитъ и тѣла своего, какъ справедливо сказалъ Апостолъ: никтоже когда возненавидѣ плоть свою (Ефес. 5, 29). Если нѣкоторые говорятъ, что они рѣшительно желаютъ остаться безъ тѣла; то они рѣшительно обманываются; ибо имъ не тѣло ненавистно, но его болѣзни и тяжесть. Собственно имъ не того хочется, чтобъ не имѣть никакаго тѣла, а чтобъ имѣть тѣло самое легкое и ничѣмъ не поврежденное; каковое тѣло, по ихъ понятію, не было бы уже тѣломъ, а было бы нѣкоторымъ образомъ самою душею. Что же касается до тѣхъ, кои удручаютъ тѣло свое воздержаніемъ и трудами, — и они, если только надлежащимъ образомъ поступаютъ въ семъ случаѣ, не того домогаются, чтобы не имѣть у себя тѣла, но того, чтобы подчинить его своему духу, и содѣлать способнымъ къ надлежащему образу дѣйствованія. Ибо, упражняя тѣло свое изнурительными трудами, они стараются уничтожить въ себѣ не тѣло, а похоти, вредныя для тѣла, т. е. привычки и наклонности къ наслажденію предметами низшими. Таковые люди не губятъ себя въ отношеніи къ тѣлу, какъ можетъ подумать кто-либо, напротивъ заботятся о истинномъ благосостояніи его.

25. Но кто поступаетъ въ семъ дѣлѣ превратнымъ образомъ: тотъ, очевидно враждуетъ на тѣло свое, какъ бы на нѣкотораго врага своего. Въ таковое заблужденіе вводятъ нѣкоторыхъ слова апостола Павла: плоть похотствуетъ на духа, духъ же на плоть: сiя же другъ другу противятся (Гал. 5, 17). Между тѣмъ, слова сіи просто указываютъ на необузданныя плотскія склонности, противъ которыхъ востаетъ духъ, не для того, чтобъ уничтожить тѣло, но чтобы чрезъ укрощеніе похотей его, т. е. грѣховныхъ склонностей, подчинить оное себѣ, чего требуетъ и естественный порядокъ вещей. Ибо, если по воскресеніи, тѣло будетъ наслаждаться безсмертіемъ не иначе, какъ, будучи совершенно подчинено духу: то еще въ настоящей жизни дóлжно заботиться о томъ, чтобы чувственные склонности были, сколько можно, лучшими, и не противоборствовали духу. До извѣстнаго времени, точно плоть похотствуетъ на духа, духъ же на плоть; но духъ противоборствуетъ плоти не по ненависти, а по праву своего первенства: любя свое тѣло, духъ естественно желаетъ подчинить оное себѣ, какъ лучшей части природы человѣческой. И плоть противоборствуетъ духу такъ же не по ненависти, а по несчастной привычкѣ, которая будучи воспринята отъ родителей вмѣстѣ съ бытіемъ, обращается потомъ чрезъ повтореніе въ натуру. Посему, укрощая тѣло, духъ нашъ дѣйствуетъ только въ томъ намѣреніи, чтобы разорвать, такъ сказать, незаконный договоръ со злыми навыками плоти, и заключить миръ съ добрыми. Впрочемъ я увѣренъ, что и тѣ, кои, по ложнымъ понятіямъ, совершенно гнушаются тѣломъ своимъ, безъ крайней необходимости не согласятся добровольно лишиться даже одного глаза, хотя бы сіе лишеніе могло совершиться безъ всякой боли, и хотя бы въ другомъ глазѣ столько же осталось способности и удобности видѣть, сколько было въ обоихъ. Отсюда видна всѣмъ, безпристрастно ищущимъ истины, достовѣрность словъ апостола Павла: Никтоже когда возненавидѣ плоть свою, но питаетъ ю и грѣетъ, якоже и Христосъ Церковь (Ефес. 5, 29).

26. Итакъ дóлжно предписывать человѣку только способъ любви къ самому себѣ, т. е. показывать, какъ онъ долженъ любить себя, чтобы сія любовь была ему полезна: а то несомнѣнно, что человѣкъ всегда любитъ себя, и не желаетъ себѣ вредить. Далѣе, дóлжно показывать способъ, какъ надобно любить свое тѣло, дабы умѣть надлежащимъ образомъ заботиться о немъ: а то опять несомнѣнно, что человѣкъ естественно любитъ свое тѣло и заботится о сохраненіи его благосостоянія и цѣлости. Можно нѣкоторыя вещи любить болѣе, нежели сколько мы любимъ здоровье и цѣлость своего тѣла; ибо есть примѣры, что многіе добровольно подвергались и болѣзнямъ, и лишенію нѣкоторыхъ членовъ, для достиженія того, что они любили болѣе тѣла. Но отсюда не слѣдуетъ, что тотъ не любитъ здоровья и благосостоянія своего тѣла, кто любитъ нѣкоторыя вещи болѣе, нежели тѣло свое. Такъ скупой, хотя весьма любитъ деньги, и старается о умноженіи ихъ, однакожъ покупаетъ себѣ хлѣбъ, потому что деньгамъ предпочитаетъ здоровье своего тѣла, которое поддерживается пищею. — Излишнимъ почитаю входить здѣсь въ болѣе пространное разсужденіе объ этомъ, весьма извѣстномъ всякому предметѣ, хотя впрочемъ заблужденія безразсудныхъ людей очень часто дѣлаютъ необходимымъ такое разсужденіе.

27. Итакъ, поелику намъ не нужна заповѣдь о томъ, чтобъ каждый любилъ себя и свое тѣло, — т. е. поелику себя самихъ и то, что ниже насъ, — но принадлежитъ намъ — наше тѣло, — мы и безъ заповѣди любимъ, по непреложному закону самой природы, который простертъ даже на животныхъ (ибо и животныя любятъ себя и свое тѣло): то намъ оставалось принять заповѣдь только о томъ, что выше насъ, и о томъ, что подлѣ насъ. Посему Спаситель и сказалъ: Возлюбиши Господа Бога твоего всѣмъ сердцемъ твоимъ, и всею душею твоею, и всею мыслiю твоею, и: возлюбиши искренняго твоего яко самъ себе. Въ сію обою заповѣдію весь Законъ и Пророцы висятъ (Матѳ. 22, 37). Предметъ сей заповѣди есть любовь, и любовь только двоякая: къ Богу и ближнему. Но, если ты здѣсь будешь разумѣть и самаго себя всецѣло, т. е. и тѣло и душу свою; если будешь такъ же разумѣть притомъ и ближняго всецѣло, т. е. душу и тѣло его (ибо человѣкъ состоитъ изъ души и тѣла): то найдешь, что въ этихъ двухъ заповѣдяхъ Господа не опущенъ ни одинъ родъ предметовъ, которые должны быть любимы. Поелику любовь къ Богу предшествуетъ здѣсь, какъ нѣчто главное, и явно предписанъ самый образъ ея, такъ что любовь ко всему другому сливается съ нею: то, кажется, что о любви къ тебѣ самому здѣсь ничего не сказано; но, — если сказано: возлюбиши ближняго твоего, яко самъ себе; то симъ самымъ сказано и о твоей любви къ себѣ самому.

28. Праведно и свято живетъ тотъ, кто всѣ предметы цѣнитъ надлежащимъ образомъ, по ихъ достоинству; кто имѣетъ ко всему любовь правильную, основанную на слѣдующемъ порядкѣ: не любить того, чего не дóлжно любить; любя то, что должно быть любимо, не любить много того, что надобно любить мало; не любить въ равной мѣрѣ то, что должно быть любимо болѣе, или менѣе, и наоборотъ, не любить того болѣе или менѣе, что по существу своему должно быть любимо въ равной степени. Всякій грѣшникъ, поколику грѣшникъ, не долженъ быть любимъ; но всякій человѣкъ, поколику человѣкъ, долженъ быть любимъ ради Бога, Богъ же — ради Его Самаго. Если Богъ долженъ быть любимъ болѣе всякаго человѣка; то каждый долженъ любить Бога болѣе самаго себя. Равнымъ образомъ и ближній нашъ долженъ быть любимъ болѣе нашего тѣла; ибо хотя оба сіи предметы мы должны любить только для Бога, но ближній нашъ можетъ и самъ вмѣстѣ съ нами наслаждаться Богомъ, а тѣло не можетъ; поелику оно живетъ не само по себѣ, а душею, посредствомъ которой мы наслаждаемся Богомъ.

29. Всѣ люди, какъ люди, должны быть любимы въ равной степени. Но, поелику ты не можешъ быть полезенъ всѣмъ; то промышляй преимущественно о тѣхъ, кои, какъ бы нѣкіимъ жребіемъ, тѣснѣе соединены съ тобою либо временемъ, либо мѣстомъ, или другими какими-либо обстоятельствами. Напримѣръ, положимъ, что ты имѣешь въ чемъ-нибудь изобиліе, и хочешь подѣлиться онымъ съ неимущимъ, но не можешь дать двоимъ; въ такомъ случаѣ, при встрѣчѣ съ двумя человѣками, имѣющими равное право на твое подаяніе, ты ничего справедливѣе не можешъ сдѣлать, какъ рѣшить жребіемъ, кому изъ двухъ отдать то, чего обоимъ дать нельзя. Такъ же точно и по отношенію къ людямъ вообще: всѣмъ помогать ты не можешъ; — помогай тѣмъ изъ нихъ, кои находятся ближе къ тебѣ по времени и обстоятельствамъ: въ семъ случаѣ временная тѣснѣйшая связь твоя съ ними будетъ для тебя вмѣсто избирательнаго жребія.

30. Изъ людей, кои вмѣстѣ съ нами могутъ наслаждаться Богомъ, мы обыкновенно любимъ частію тѣхъ, коимъ сами помогаемъ, частію тѣхъ, кои намъ помогаютъ, частію тѣхъ, коимъ и мы помогаемъ, и они намъ, частію же наконецъ — тѣхъ, коимъ мы нисколько не помогаемъ, и отъ нихъ не надѣемся [получить] никакой помощи. Но, мы должны желать, чтобы всѣ люди, безъ изъятія, вмѣстѣ съ нами любили Бога, и чтобы къ этой одной цѣли все было направляемо, — помогаемъ ли мы кому, помогаетъ ли намъ кто. Ибо, смотри, какъ бываетъ на зрѣлищахъ мірскихъ! Кто полюбилъ извѣстнаго актера, коего искусствомъ онъ услаждается, какъ великимъ, или даже высочайшимъ благомъ; тотъ любитъ и тѣхъ, кои любятъ этого шута, и любитъ не ради ихъ самихъ, но ради того, кого они любятъ. И чѣмъ сильнѣе любовь его къ актеру, тѣмъ усильнѣе онъ старается, всѣми возможными способами, собрать какъ можно большее число почитателей вокругъ своего любимца. Онъ указываетъ на него всѣмъ; ежели находитъ кого холоднымъ къ нему, — старается воспламенить его похвалами комедіанту; если находитъ противника ему, питаетъ къ сему противнику величайшую ненависть за ненависть къ любимцу своему, и всячески силится уничтожить ее. Какихъ же не обязаны мы употреблять усилій къ тому, дабы всѣ участвовали въ любви Господа, наслажденіе Коимъ составляетъ блаженство жизни нашей; отъ Котораго любящіе Его получаютъ все — и то, что они суть, и то, что они любятъ Его; — за Котораго нечего намъ бояться, чтобы Онъ могъ кому-нибудь непонравиться; — Который желаетъ быть любимымъ не для того, чтобы Себѣ приобрѣсть что-либо отъ насъ, но чтобы предложить Себя Самаго въ вѣчную награду любящимъ Его? — Отсюда слѣдуетъ, что мы должны любить и враговъ своихъ, — не по страху, ибо они не могутъ отнять у насъ того, что мы любимъ, — а изъ состраданія къ нимъ; потому что они, чѣмъ болѣе ненавидятъ насъ, тѣмъ болѣе удаляются отъ Того, кого мы любимъ. Если бы они обратились къ Нему, то, по необходимости, возлюбили бы и Его, какъ высочайшее благо, и насъ, какъ участниковъ въ семъ благѣ.

31. Здѣсь раждается немаловажный вопросъ объ ангелахъ. Явно, что они блаженны, поколику уже наслаждаются тѣмъ же Богомъ, которымъ мы только еще желаемъ наслаждаться, предвкушая сіе наслажденіе въ этой жизни, якоже зерцаломъ, въ гаданiи (1 Кор. 13, 12), впрочемъ такъ, что чемъ больше предвкушенія, тѣмъ легче становится для насъ настоящее странствованіе наше, и сильнѣе желаніе окончит оное. И такъ спрашивается: заключается ли въ двухъ вышеозначенныхъ заповѣдяхъ о любви къ Богу и ближнему и любовь къ ангеламъ?

Что изъ сихъ заповѣдей ни одинъ человѣкъ не изключенъ Господомъ, повелѣвшимъ любить ближняго, это показалъ и самъ Господь въ Евангельской притчѣ, и Апостолъ Павелъ. Когда законникъ, коему изренены были заповѣди о любви къ Богу и ближнимъ, какъ сущность всего Закона и Пророковъ, — спросилъ Господа: кто есть ближній мой (Лук. 10, 29)? то Господь предложилъ ему притчу о нѣкоемъ человѣкѣ, шедшемъ изъ Іерусалима въ Іерихонъ, на пуши впадшемъ въ руки разбойниковъ, израненномъ, избитомъ и брошенномъ замертво. Сею притчею Спаситель научилъ насъ, что ближній этого несчастнаго есть тотъ, кто оказалъ ему милосердіе, поднявши его, и приложивъ стараніе объ его излеченіи, — въ чемъ сознался и самъ законникъ, когда въ свою очередь вопрошенъ былъ Господомъ. Въ заключеніе притчи Спаситель сказалъ Законнику: Иди и ты твори такожде. Сими словами Онъ даетъ намъ разумѣть, что ближнiй нашъ есть такой человѣкъ, которому тотчасъ надобно оказывать долгъ милосердія, когда онъ дѣйствительно имѣетъ нужду въ немъ, а если не имѣетъ нужды, то по крайней мѣрѣ быть готовымъ къ оказанію ему помощи. Отсюда же слѣдуетъ, что и тотъ человѣкъ равнымъ образомъ есть ближній нашъ, который обязывается оказывать намъ долгъ милосердія: ибо самое выраженіе — ближній показываетъ взаимность, и ближнимъ нельзя быть безъ близости по какому бы то ни было отношенію. Если же такъ, то ближній намъ есть всякой человѣкъ; ибо кто станетъ сомнѣваться въ томъ, что долгъ любви и милосердія простирается на всѣхъ людей безъ исключенія, когда самъ Господь простеръ долгъ сей даже на самыхъ враговъ нашихъ, заповѣдуя намъ: любите враги ваша, добро творите ненавидящимъ васъ? (Матѳ. 5, 44)

32. Такое же ученіе о любви преподаетъ и апостолъ Павелъ, говоря: Еже бо не прелюбы сотвориши, не убіеши, не украдеши, не лжесвидѣтельствуеши, не похощеши, и аще кая ина заповѣдь, въ семъ словеси совершается: во еже возлюбиши искренняго твоего, яко же самъ себе. Любы искреннему зла не творитъ (Рим. 13, 9). Если кто думаетъ, что въ сихъ словахъ апостолъ предписалъ заповѣдь не о каждомъ человѣкѣ тотъ по необходимости долженъ дойти до того, весьма нелѣпаго и отвратительнаго заключенія, что апостолъ не почиталъ за грѣхъ, ни прелюбодѣянія съ женою, либо не христіанина, либо врага своего, ни умерщвленія сего послѣдняго, ни преступнаго желанія завладѣть его вещію. Поелику же, повторяю, заключать такимъ образомъ свойственно только глупцу: то, очевидно, по заповѣди апостольской, каждаго человѣка дóлжно почитать ближнимъ своимъ; ибо никому не дóлжно дѣлать зла: Любы искреннему зла не творитъ.

33. Итакъ, если ближній нашъ есть не только тотъ, кому мы должны помогать, но и тотъ, кто намъ обязанъ оказывать долгъ милосердія: то, явно, что заповѣдь о любви къ ближнему простирается и къ святымъ ангеламъ; поелику они, какъ видно изъ многихъ мѣстъ Писанія, весьма многія оказываютъ намъ дѣла милосердія.

Въ семъ отношеніи и самъ Богъ Господь нашъ благоволилъ назвать Себя нашимъ ближнимъ. Ибо Iисусъ Христосъ Себя разумѣлъ подъ именемъ самарянина, который оказалъ помощь человѣку едва живому, лежавшему на пути, израненному разбойниками. И пророкъ говоритъ: яко ближнему, яко брату нашему, тако угождахъ (Псал. 34, 14). Но поелику Божественная природа несравненно превосходнѣе и выше нашей; то заповѣдь о любви къ Богу отлична отъ заповѣди о любви къ ближнему. Ибо Богъ оказываетъ намъ милосердіе по своей собственной благости; а мы помогаемъ другъ другу ради Его, а не ради своей благости; т. е. Онъ милосердуетъ о нась для того, чтобъ мы Имъ наслаждались; а мы милосердуемъ другъ о другѣ для того, чтобы опять Имъ же, а не собою наслаждаться.

34. Замѣчу здѣсь: когда мы говоримъ, что наслаждаемся такимъ только предметомъ, который любимъ ради его самаго, что тѣмъ только, предметомъ должно наслаждаться, который дѣлаетъ насъ блаженными, а прочими дóлжно пользоваться; то отсюда выходитъ нѣкоторая двусмысленность. Ибо и самъ Богъ любитъ насъ, какъ весьма часто говоритъ о семъ Священное Писаніе. Но для чего любитъ? Для того ли, чтобы наслаждаться нами, или для того, чтобы пользоваться? Если для того, чтобы наслаждаться; то Онъ имѣетъ нужду въ нашемъ благѣ, чего ни одинъ здравомыслящій не скажетъ; ибо все наше благо или въ Немъ, или отъ Него. И кто можетъ думать, чтобы свѣтъ имѣлъ нужду въ блескѣ вещей, имъ освѣщаемыхъ? Пророкъ весьма ясно говоритъ: рѣхъ Господеви: Богъ мой еси Ты, яко благихъ моихъ не требуеши (Псал. 15, 1). Итакъ Богъ не наслаждается нами, а пользуется, т. е. употребляетъ насъ какъ средство: ибо, если Онъ и не наслаждается и не пользуется нами; то я не могу понять, какимъ же образомъ Онъ любитъ насъ.

35. Впрочемъ, Онъ и пользуется не такъ какъ мы: ибо мы, пользуясь предметами, имѣемъ цѣлiю наслажденіе благостію Божіею, а Богъ пользуется нами по собственной благости. Поелику Богъ благъ (bonus), то мы существуемъ; и поколику существуемъ, потолику и мы хороши (boni). Далѣе, поелику Онъ Правосуденъ, то мы не безопасны, если худы; и въ какой степени мы худы, въ такой существуемъ, можно сказать, менѣе надлежащаго. Одинъ только Богъ въ высочайшей степени существуетъ, ибо отъ вѣка въ вѣкъ неизмѣняемъ; Онъ только могъ въ обширнѣйшемъ смыслѣ сказать о Себѣ: Азъ есмь Сый, тако речеши сыномъ Израилевымъ: Сый посла Мя къ вамъ! (Исх. 3, 14). Всѣ прочія существа отъ Него только могли получить бытіе свое, и потолику, хороши, поколику отъ Него получили бытіе. — Такимъ образомъ употребленіе, какое мы приписываемъ Богу въ разсужденіи насъ, бываетъ, у Него не для своей, а для нашей пользы, — для своей только благости. Мы же, хотя благодѣтельетвуемъ для пользы того собственно, кому благодѣтельствуемъ, и смотримъ на одну его выгоду; но, не знаю какъ это случается, только слѣдствіемъ нашего благодѣянія другимъ всегда бываетъ и собственная наша польза; ибо Богъ никогда не оставляетъ безъ награды ту помощь, которую мы оказываемъ нуждающимся. Высочайшая же польза и награда для насъ всегда есть одна — наслаждаться самимъ Богомъ, и въ Немъ наслаждаться взаимно другъ другомъ.

36. Если мы внѣ Бога наслаждаемся чѣмъ-либо; то остаемся неподвижны на пути къ небу, возлагая въ такомъ случаѣ, или на человѣка, или ангела надежду своего блаженства. И гордый человѣкъ, равно какъ и гордый ангелъ, съ охотою восхищаютъ у Бога сію честь; ибо любятъ, чтобы на нихъ надѣялись. Напротивъ святый человѣкъ и святый ангелъ, хотя любятъ доставлять помощь и покой утружденному человѣку, но не останавливаютъ его на самихъ себѣ, а, доставивъ ему отраду и отдохновеніе тѣми способами, кои они, для насъ ли, или для самихъ себя получили, (только получили) побуждаютъ потомъ бѣднаго, но ободреннаго человѣка обращаться и продолжать шествіе къ Тому, наслажденіе Коимъ составляетъ общее блаженство всѣхъ. По сей-то причинѣ и Апостолъ восклицаетъ: Еда Павелъ распятся по васъ, или во имя Павлово крестистеся? — Ни насаждаяй есть что, ни напаяй, но возращаяй Богъ (1 Кор. 1, 13; 3, 7). По сей же причинѣ и Ангелъ повелѣлъ нѣкогда человѣку, поклонившемуся ему, поклониться паче Тому, подъ владычествомъ Коего онъ самъ находился (Апок. 19, 10).

37. Но если будешь наслаждаться человѣкомъ въ Богѣ: то будешъ наслаждаться болѣе Богомъ, нежели человѣкомъ. Ибо будешъ наслаждаться Тѣмъ, Который составляетъ твое блаженство, — будешъ утѣшаться, что пришелъ къ Тому, въ Которомъ заключается твоя надежда, заставлявшая тебя итти къ Нему. Посему-то и Апостолъ говоритъ къ Филимону: ей, брате, да наслаждаюсь тобою о Господѣ! (Флм. 1, 20). Если бы онъ не прибавилъ: о Господѣ, а сказалъ бы только: да наслаждаюсь тобою: это значило бы, что онъ полагалъ въ Филимонѣ надежду своего блаженства.

Впрочемъ выраженіе наслаждаться можетъ означать почти то же, что и выраженіе пользоваться съ удовольствіемъ (uti cum delectatione). Ибо, если предметъ, который мы любимъ, присущь намъ: то онъ, по необходимости, приноситъ съ собою и удовольствіе. Если ты не смотришь на удовольствіе, какъ на цѣль, и относишъ его къ предмету, на которомъ дóлжно постоянно останавливаться; то ты пользуешься въ такомъ случаѣ удовольствіемъ, употребляя оное какъ средство къ чему-либо, а не наслаждаешься собственно. Если же напротивъ привязываешся и останавливаешся на самомъ удовольствіи, такъ что въ немъ именно полагаешь цѣль своихъ отрадъ, то ты, въ собственномъ смыслѣ и дѣйствительно, наслаждаешся. Такое понятіе о наслажденіи нигдѣ не должно осуществляться, кромѣ Святой Троицы, потому что Она одна есть Добро высочайшее и неизмѣняемое.

38. Смотри, какъ святой Павелъ разсуждаетъ о семъ. Хотя Сама Истина, Слово, Имъ же вся быша, плоть бысть, да вселится въ ны (Iоан. 1, 14): однакожъ апостолъ говоритъ: Аще и разумѣхомъ по плоти Христа, но нынѣ ктому неразумѣемъ (2 Кор. 5, 16). Это значитъ: Христосъ восхотѣлъ принять плоть для того, чтобы не только достигающимъ Его дать Себя Самаго въ обладаніе — но и грядущимъ къ Нему предложить Себя началомъ путей, по оному слову Писанія: Господь созда мя начало путей своихъ (Прит. 8, 22), — дабы отъ сего начала начинали всѣ, желающіе итти. Посему апостолъ, хотя находился еще на пути, непочитая себя достигшимъ, и только что стремился къ Богу, зовущему къ наградѣ вышняго званія: однакожъ забывая заднее, и простираясь впередъ, онъ перешелъ уже начало путей (Флп. 3, 13), т. е. уже не имѣлъ нужды задерживать себя тамъ, откуда впрочемъ должны начинать путь свой всѣ, желающіе достигнуть истины, и пребывать въ вѣчномъ животѣ. Ибо Спаситель самъ говоритъ о Себѣ: Азъ есмь путь, истина и животъ (Iоан. 14, 6), — т. е. только Мною можно итти ко Мнѣ, ко Мнѣ приходить, во Мнѣ пребывать. А приходя къ Нему, мы приходимъ и къ Отцу (поелику чрезъ равнаго постигается и тотъ, кому онъ равенъ), и дѣйствіемъ Святаго Духа связуемся и какъ бы спаиваемся (vinciente et tanquam adglutinante) съ Богомъ, дабы имѣть возможность намъ пребывать въ Немъ, какъ высочайшемъ и неизмѣняемомъ Благѣ. Отсюда очевидно, какъ никакой предметъ въ мірѣ не долженъ задерживать насъ на пути, когда и Самъ Господь, благоволившій содѣлаться путемъ нашимъ, даже Собою въ этомъ отношеніи не восхотѣлъ задерживать насъ на всегда, но желаетъ, чтобы мы преходили чрезъ него далѣе! Тѣмъ паче на событіяхъ и дѣйствіяхъ временныхъ, хотя для нашего же спасенія Имъ предпринятыхъ и совершенныхъ, не дóлжно намъ, какъ совершенно немощнымъ, слишкомъ долго останавливаться. Напротивъ мы должны спѣшно тещи чрезъ оныя, дабы, идя — идя, наконецъ притти къ Тому, который освободилъ нашу природу отъ всего временнаго и спосадилъ ее одесную Отца.

39. Заключаю: сущность доселѣ продолжаемаго мною изслѣдованія о предметахъ состоитъ въ раскрытіи той важной истины, что полнота и цѣлъ Закона и всего Священнаго Писанія есть любовь, и именно: 1) любовь къ тому единственному Предмету, которымъ дóлжно наслаждаться, 2) любовь къ тѣмъ существамъ, которыя вмѣстѣ съ нами могутъ онымъ предметомъ наслаждаться (ибо о любви къ самому себѣ заповѣдь не нужна). Къ сей цѣли, то есть, чтобы мы знали сіе и могли сообразно этому дѣйствовать, Божественный Промыслъ направилъ все временное свое о нашемъ спасеніи домостроительство, коимъ самимъ должны мы пользоваться не какъ постояннымъ (mansoria) нѣкіимъ предметомъ любви и наслажденія, но болѣе какъ преходящимъ распоряженіемъ (transitoria): должны, говорю, пользоваться подобно тому, какъ пользуемся пріятностями обыкновеннаго пути, — колесницами, или другими какими-либо орудіями. — Однимъ словомъ, все то, что возводитъ насъ къ Богу, мы должны любить не само посебѣ, а ради Того, къ Коему оно возводитъ.

40. Отсюда [слѣдуетъ], — кто при истолкованіи слова Божія думаетъ, что онъ уразумѣлъ Священное Писаніе, или нѣкоторую часть онаго, а между тѣмъ его разумѣніе никого не назидаетъ въ вышеизложенной двоякой любви къ Богу и ближнему: тотъ еще не уразумѣлъ Писанія. Напротивъ, кто извлекъ изъ онаго мысли, полезныя для назиданія въ любви, тотъ, хотя бы иногда и не то именно говорилъ, что изъясняемый имъ писатель хочетъ сказать въ извѣстномъ мѣстѣ, однакожъ ошибка его безвредна: онъ, конечно, обманывается, но не лжетъ. Ибо лжетъ тотъ, кто охотно и съ намѣреніемъ говоритъ ложь; почему и находимъ мы многихъ охотниковъ лгать, но обманываться — никого. Если первое дѣлаютъ зная, а послѣднему подвергаются не зная: то очевидно, что въ одномъ и томъ же случаѣ обманывающімся лучше обманывающаго. Лучше потерпѣть несправедливость, нежели сдѣлать оную; а всякій лжецъ именно дѣлаетъ несправедливость: и если кому кажется полезнымъ иногда солгать, тому можетъ показаться полезнымъ сдѣлать иногда и несправедливость. Ни одинъ лжецъ, когда лжетъ, не сохраняетъ вѣрности; ибо онъ желаетъ, чтобы вѣрили ему, а между тѣмъ, говоря неправду, самъ нарушаетъ вѣрность; всякій же нарушитель вѣрности есть несправедливый человѣкъ. Слѣдовательно, или несправедливость иногда полезна, чего быть не можетъ; или — ложь всегда безполезна.

41. Такимъ образомъ кто при истолкованіи Писанія выводитъ другой смыслъ, нежели какой имѣлъ изъясняемый имъ Писатель; тотъ, конечно, обманывается, — хотя виною сего обмана не Писаніе, которое никогда не обманываетъ. Но, если этотъ смыслъ, невѣрно извлеченный при изъясненіи, назидаетъ въ любви, которая есть конецъ закона: то изъяснитель обманывается точно такъ, какъ обманывается путникъ, который по ошибкѣ, оставивъ прямую дорогу, идетъ полемъ, впрочемъ туда же, куда ведетъ и самая дорога.

Само собою разумѣется, что ошибочнаго толковника надобно поправлять, ясно показывая ему, что несравненно выгоднѣе вовсе не сбиваться съ надлежащаго пути, дабы привычка уклоняться съ дороги не завела его или въ слишкомъ дальнюю, или даже въ совершенно противоположную сторону. Ибо безразсудно утверждая такой смыслъ, какаго нѣтъ у священнаго писателя, толковникъ, нерѣдко въ такомъ случаѣ встрѣчаетъ у писателя другія мысли, коихъ никакъ не можетъ связать съ найденнымъ отъ него смысломъ. Если онъ чувствуетъ, что сіи послѣднія мысли въ полной мѣрѣ истинны и точны: то чувствуетъ въ тоже время и то, что никакъ не можетъ быть истиннымъ тотъ смыслъ, который онъ прежде нашелъ у писателя. Отсюда, не знаю — право, какимъ образомъ происходитъ, только происходитъ то, что истолкователь, пристрастивишсь къ собственному ошибочному смыслу, вдругъ начинаетъ быть недовольнѣе и сердитѣе на слово Божіе, нежели на самаго себя. Это зло погубитъ его, если онъ допуститъ въ себѣ усилиться ему. Никогда не надобно забывать, что мы ходимъ здѣсь вѣрою, а не видѣніемъ (2 Кор. 5, 7); но ослабѣетъ вѣра тамъ, гдѣ потеряется уваженіе къ Священному Писанію: если же ослабѣетъ вѣра, — ослабѣетъ и самая любовь. Ибо кто теряетъ вѣру, тотъ по необходимости теряетъ и любовь: нельзя любить того, чему не вѣришь. Напротивъ, кто вѣритъ и любитъ, тотъ, гаворя дѣла правды, и повинуясь законамъ ея, поставляетъ себя въ состояніе несомнѣнной надежды, достигнуть нѣкогда того, что любитъ. Посему вѣра, надежда и любовь составляютъ основаніе какъ всякаго истиннаго знанія вообще, такъ въ особенности науки изъясненія Священнаго Писанія.

42. Но мѣсто вѣры заступитъ видѣніе, мѣсто надежды — самое блаженство; любовь же, и по упраздненіи ихъ, еще болѣе усилится. Ибо, если мы по вѣрѣ любимъ то, чего еще невидимъ: то не болѣе ли будемъ любить оное, когда станемъ дѣйствительно видѣть? И, если по надеждѣ любимъ то, чего еще не достигли: то не паче ли будемъ любить тогда, какъ достигнемъ? Между временными и вѣчными благами кромѣ другаго, та разность, что первыя мы любимъ болѣе тогда, когда еще не обладаемъ ими, по достиженіи же оныхъ, любовь наша къ нимъ охладѣваетъ; потому что онѣ не насыщаютъ души, предназначенной для вѣчности. Напротивъ, блага вѣчныя возбуждаютъ пламеннѣйшую любовь къ себѣ тогда, когда достигаемъ ихъ, нежели тогда, когда только желаемъ: ибо никто изъ желающихъ достигнуть вѣчныхъ благъ не можетъ представить ихъ себѣ такими, каковы онѣ сами въ себѣ, и сколько бы кто ни старался постигнуть ихъ мыслію, но получивши оныя, всегда найдетъ въ нихъ болѣе, нежели сколько воображалъ.

43. Посему кто имѣетъ вѣру, надежду и любовь, и постоянно пребываетъ въ нихъ: тотъ имѣетъ нужду въ самомъ Писаніи не столько для себя, сколько для того, чтобъ назидать другихъ. Такъ многіе живутъ въ пустынѣ, вовсе не имѣя у себя Библіи, а вмѣсто оной руководствуются вѣрою, надеждою и любовію. Надъ ними, кажется, уже исполнилось то, что сказалъ Апостолъ: Аще пророчествія упразднятся, аще ли языцы умолкнутъ, аще разумъ испразднится (1 Кор. 13, 8). Вѣра и любовь такъ умудрила сихъ людей, что держась совершеннаго, они уже не ищутъ того, что отчасти: — совершеннаго, говорю, потолику, поколику возможно это въ настоящей жизни; ибо, въ отношеніи къ жизни будущей, никакой праведникъ на землѣ не можетъ назваться совершеннымъ. Посему-то сказано: нынѣ пребываютъ вѣра, надежда, любы, три сія; больши же сихъ любы (1 Кор. 13, 13): ибо, достигнувъ вѣчности, когда упразднятся вѣра и надежда, любовь наша содѣлается и полнѣе и совершеннѣе.

44. По сей причинѣ, кто совершенно постигнетъ, что цѣль Закона есть любы отъ чиста сердца и совѣсти благія, и вѣры нелицемѣрныя (1 Тим. 1, 5); и кто все разумѣніе Священнаго Писанія будетъ основывать на сихъ трехъ добродѣтеляхъ: тотъ смѣло приступай къ изъясненію слова Божія. Ибо, когда Апостолъ сказалъ: любы отъ чиста сердца; то симъ самымъ показалъ, что дóлжно любить [только] одно достойное любви. Къ чистому сердцу онъ присовокупляетъ благую совѣсть — для надежды: поелику тотъ не можетъ надѣяться достигнуть предмета своей вѣры и любви, кто имѣетъ худую, мятущуюся совѣсть. Наконецъ онъ говоритъ: и вѣры нелицемѣрныя; ибо, если мы искренно вѣруемъ, то, съ одной стороны, не любимъ ничего такого, что не дóлжно любить, — съ другой, провождая жизнь правильную, надѣемся твердо, такъ что надежда наша никоимъ образомъ не можетъ обманывать насъ.

Я сказаль здѣсь о предметахъ относительно вѣры столько, сколько почиталъ нужнымъ сказать, по обстоятельствамъ: подробнѣйшія же изслѣдованія объ этомъ можно найти въ иныхъ сочиненіяхъ, какъ мною, такъ и другими писателями написанныхъ. Теперь окончу первую книгу мою о предметахъ, и съ помощію Божіею начну изслѣдованіе о знакахъ.

Печатается по изданію: Христiанская Наука, или основанiя священной герминевтики и церковнаго краснорѣчiя. Творенiе блаженнаго Августина, епископа Иппонiйскаго. — Кiевъ: Въ Типографiи Кiево-печерской Лавры, 1835. — С. 13-66.