1. Послѣдній подвигъ жизни близокъ; худое плаваніе кончено; уже вижу и казнь за ненавистный грѣхъ, вижу мрачный тартаръ, пламень огненный, глубокую ночь, и позоръ обличенныхъ дѣлъ, которыя теперь сокрыты. Но умилосердись, Блаженный, и даруй мнѣ хотя вечеръ добрый, взирая милостиво на остатокъ моей жизни! Много страдалъ я, и мысль объемлется страхомъ, не начали ли уже преслѣдовать меня страшные вѣсы правосудія Твоего, Царь?

Пусть самъ я понесу свой жребій, переселившись отсюда и охотно уступивъ снѣдающимъ сердце напастямъ; но вамъ, которые будете жить послѣ меня, даю заповѣдь: нѣтъ пользы въ настоящей жизни; потому что жизнь эта имѣетъ конецъ.

2. Цвѣтъ опалъ, приблизилось время жатвы. Побѣлѣли у меня волосы; гумно призываетъ къ себѣ колосъ; уже нѣтъ незрѣлости въ ягодѣ; близко собираніе гроздовъ. Точило моихъ злостраданій уже истаптывается. О мой злой день! Какъ избѣгну его? Что со мною будетъ? Какъ страшенъ мнѣ грѣхъ; какъ страшно оказаться полнымъ терній и гроздовъ гоморрскихъ, когда Христосъ станетъ судить боговъ, чтобы каждому воздать по его достоинству, и назначить страну, сколько взоръ вынесетъ свѣта! Одна мнѣ надежда, что подъ Твоимъ руководотвомъ, Блаженный, въ сіи краткіе дни обращусь еще къ Тебѣ.

Печатается по изданію: Творенiя иже во святыхъ отца нашего Григорiя Богослова, Архiепископа Константинопольскаго. Томъ II. — СПб.: Издательство П. П. Сойкина, 1910. — С. 124.