Славно настоящее торжество, въ которое возвѣщается спасеніе всѣмъ человѣкамъ: славно и настоящее собраніе, со благодареніемъ пріемлющее благодать. А она дается изобильно тѣмъ, кои съ благодарнымъ духомъ принимаютъ оную. Ибо дары ея низпосылаются по мѣрѣ благодарности благодѣтельствуемыхъ; и если ты, получивъ даръ, возблагодарилъ Даровавшему тебѣ; то ты не только заплатилъ Ему за полученное, но и обязалъ Его быть гораздо болѣе благотворительнымъ къ тебѣ. И такъ со благодареніемъ пріимите дарованную милость, и украсьте сіе торжество наше. — Причина же торжества есть явленіе Бога между человѣками, пришествіе всегда присущаго, сожительство все-наполняющаго, видѣніе очами Того, кто все видитъ. Во своя пріиде, и свои Его не пріяша. Или еще болѣе: въ мірѣ бѣ, и міръ Тѣмъ бысть, и міръ Его не позна (Іоан. 1, 10-11) Но сіе незнаніе можетъ и не относиться къ обвиненію людей. Прелику Богъ, по причинѣ Божественности естества своего, непостижимъ для человѣка. He можетъ умъ человѣческій объять Его. Природа Божественная всегда далеко отстоитъ отъ разума человѣческаго. Она выше нашего разумѣнія. Итакъ, поелику мы остаемся чужды Богопознанія, по превосходству природы Божественной; то, дабы мы не были лишены онаго, Невидимый принимаетъ на Себя природу видимую, Неприкосновенный облекается въ плоть осязаемую; Невидимый Богъ становится видимымъ, Слово дѣлается прикосновеннымъ, Единородный Сынъ Божій уподобляется рабамъ своимъ, дабы превышающая понятіе человѣческое природа не осталась неизвѣстною для людей.

Но не подумай, чтобы Сынъ сдѣлался раздѣленъ отъ Бога. Ибо издревле предъизображалось пришествіе Бога, когда Онъ, давая познавать Себя, являлся всегда въ человѣческихъ видахъ, употребляя для сего вещества, зрѣнію нашему подлежащія. Посему пусть выступитъ на средину Іудей, — пусть предстанетъ тотъ, кто не вѣритъ явленію Бога людямъ въ человѣческой природѣ. Пусть скажетъ мнѣ: какъ Моисей видѣлъ Бога? Видѣлъ природу невидимую? — He можетъ быть. Ибо она неприступна для человѣка. Какъ же видѣлъ? Скажи. — Видѣлъ огнь изъ купины исходящій, и купину, не попаляющій. А почемужъ не вѣрить Родившемуся отъ Дѣвы, и дѣвства не повредившему? Или слыша, что изъ купины бесѣдуетъ Богъ, и говоритъ Моисею: Азъ Богъ Авраамовъ, и Богъ Исааковъ и Богъ Іаковль (Исх. гл. 3); и что Моисей съ благоговѣніемъ повергнулся предъ Нимъ, — ты будеть вѣрить, не принимая видимаго за огнь, но видя въ немъ Бога бесѣдующаго; а когда упомяну объ утробѣ Дѣвической, ты будешь смущаться и отвращаться? Скажи, что менѣе удивительно, купина, или утроба Дѣвическая, непричастная истлѣнію грѣха? He знаешь, что древнее служило предуготовленіемъ къ новому и нынѣ совершившемуся? Ибо таинства сіи прообразованы древними знаменіями. Для того купина возгарается, огнь является, и однако сила огня не дѣйствуетъ, не истребляетъ. Ужели въ купинѣ не видишь Дѣву? ужели въ огнѣ не усматриваешь человѣколюбія снизшедшаго? Судія съ виновными и — нѣтъ суда! Мздовоздаятель съ осужденными и — нигдѣ не видно наказанія! Видить ли, какъ кроткій сей огнь предвозвѣстилъ человѣколюбіе оное? He удивляйся, что Богъ раждается изъ утробы Дѣвической. Богъ не почитаетъ низкимъ для Себя ничего такого, что пріобрѣтаетъ спасеніе человѣкамъ. Не представляй природу Божію столько слабою, чтобы она допустила когда нибудь къ себѣ униженіе. Ибо умаленіе, которому Онъ подвергся для насъ, не дѣлаетъ униженія природѣ Его. Усвоилъ Себѣ незначущее, дабы спасти природу нашу. Посему когда сіе незначущее не только не унижаетъ природы Блаженнаго Бога, но и устроиваетъ спасеніе человѣковъ; то какъ ты говорить, что причина спасенія нашего служитъ униженіемъ для Бога?

Итакъ родился нынѣ Богъ отъ Дѣвы, и Дѣва пребыла Дѣвою, и содѣдалась Матерію. Поелику Ходатай нетлѣнія не производитъ тлѣнія. Начальникъ нетлѣнія ничего не повреждаетъ. Поелику же Фотинъ [1] Рожденнаго принимаетъ за простаго человѣка, не признавая въ семъ рожденіи рожденія Бога, и изъ утробы произшедшаго, почитая за человѣка, дѣлаетъ раздѣльнымъ отъ Бога; то пусть онъ скажетъ мнѣ теперь: какимъ образомъ человѣкъ по природѣ, раждаемый изъ утробы дѣвической, сохранилъ невредимымъ дѣвство утробы? Ибо нѣтъ ни одной матери, которая бы, раждая человѣка, оставалась дѣвою. Видишь ли, какъ образъ рожденія заставляетъ насъ двояко думать о Родившемся? Если бы Онъ родился подобно намъ, былъ бы человѣкъ; но когда Матерь сохранилъ Дѣвою, то разумные познаютъ изъ сего, что Родившійся есть Богъ. Богъ пришелъ въ міръ, не какъ съ мѣста на мѣсто, но обложивъ себя природою нашею, и какъ я сказалъ, пожелавъ быть видимымъ, будучи невидимымъ по природѣ, — такъ что Онъ не началъ быть Богомъ, когда родился, но началъ быть видимымъ для людей. Поелику онъ есть Богъ, но по любви своей къ намъ восхотѣлъ сдѣлаться человѣкомъ, дабы мы приняли Творца, какъ равнаго намъ, дабы возъимѣли дерзновеніе, котораго были лишены, не имѣя собственныхъ заслугъ. Влекомые предъ судилище, и не имѣющіе для оправданія собственныхъ дѣлъ, какъ бы обрѣтаютъ сіе оправданіе въ дѣлахъ Единокровнаго себѣ. Приходитъ Богъ, какъ человѣкъ, не мѣсто на мѣсто перемѣняя, но невидимое естество дѣлая видимымъ. Сталъ видимъ, какъ человѣкъ, и явился, какъ одинъ отъ людей, по благовѣствованію Евангелиста: Слово плоть бысть. (Іоан. 1, 14).

Но какъ, скажетъ кто нибудь, Слово стало плотію? Какъ возможно то, чтобы Богъ Слово сдѣлался человѣкомъ? To есть, ты спрашиваешь: какимъ образомъ Богъ производитъ чудеса? — Но когда бы непостижимый сей образъ былъ для насъ постижимъ; тогда и чудо не было бы чудо, а дѣло обыкновенное. Если же событіе есть чудо и знаменіе; то предоставь вѣдать сей образъ чудодѣйствующему Господу. Что оно совершилось, — хочу, чтобъ ты зналъ то, и вѣрою пріобрѣлъ изъ того пользу, но какъ оно совершилось, знать это предоставь Творцу. Ты вѣришь предписаніямъ врача, не разбирая способа его врачеванія, но ввѣряя жизнь свою его искусству; — да и всякой другой, не будучи художникомъ, не изслѣдываетъ, какъ дѣлаетъ свое дѣло художникъ, но видя его работу, какъ она сдѣлана, вѣритъ въ томъ искусству: а хочешь знать причины всѣхъ чудесъ Божіихъ, какъ будто бы тебѣ въ нихъ была нужда, потому что и тебѣ надобно творить такія же чудеса, какія творитъ Богъ? Но что я сказалъ прежде, то и теперь говорю. To событіе, котораго мы знаемъ причину, не есть ни чудо, ни знаменіе. Напримѣръ: мастеръ строитъ домъ. Здѣсь мы видимъ планъ дома, видимъ вмѣстѣ сложенныя вещества, и потому можемъ сказать, какъ производилось строеніе, хотя сами и не умѣемъ строить. Но слѣпому отъ рожденія образовалъ глаза изъ бренія Единородный Сынъ Божій. Это выше нашего понятія, и называется чудомъ, поелику неизъяснимо для нашего разума. Называется знаменіемъ, поелику превышаетъ обыкновенный порядокъ вещей. И что то подлинно было, знаемъ; но какъ было, сказать не можемъ. Ибо изъ бренія приготовляются сосуды и плинѳы; а не лѣпота очей составляется, не нѣжныя оболочки свиваются, не разнообразность зрѣнія слагается, и не правильная, столь пріятнаго цвѣта кругловидность образуется. Бреніе не можетъ быть употреблено въ средство, тогда какъ нужно образовать благолѣпіе очей. Но чего земля по своему. свойству не можетъ на себя принять, ибо она не можетъ принять на себя вида очей, то самое приняла она. Здѣсь Чудодѣйствующій по своему произволенію располагаетъ природою, а не Самъ повинуется закону ея. Почему не нападай болѣе на слабость человѣческаго естества, и не говори: какъ человѣческая природа вмѣстила Бога? Какъ Богъ сдѣлался человѣкомъ? Какъ Богъ Слово сталъ видимою плотію? Но что сталъ – вѣрь; а какимъ образомъ – пусть то знаетъ Творецъ [2].

Если же желаешь и примѣра для объясненія сего предмета, то я покажу тебѣ, какъ бестѣлесное дѣлается тѣлеснымъ, невидимое — видимымъ, неприкосновенное — прикосновеннымъ, не перемѣняя природы своей, но принимая на себя видимый и осязаемый покровъ. Это слово, которое мы произносимъ, и при помощи котораго обращаемся другъ съ другомъ, и открываемъ взаимно мысли свои, это слово, говорю, не подлежитъ ни зрѣнію, ни осязанію, но пріемлется единственно слухомъ. Впрочемъ если устное слово наше я представляю въ примѣръ Ѵпостаснаго Слова Божія, то не подумай, чтобы я сіе Слово Божіе принималъ за органическое. Нѣтъ. Когда Единородный называется Словомъ, то Священное Писаніе показываетъ симъ безстрастное Его рожденіе. Поелику и умъ человѣческій безстрастно раждаетъ слово наше. По сему Священное Писаніе иногда называетъ Его Сыномъ Отца, иногда Словомъ, а иногда Сіяніемъ (Евр. 1, 3). Оно называетъ Его каждымъ изъ сихъ именъ для того, дабы ученіе о Христѣ мы разумѣли такъ, чтобы наше разумѣніе не обращалось въ хулу на Бога. Въ различныхъ мѣстахъ оно даетъ различныя Ему наименованія, дабы согласовать ученіе съ величіемъ Божіимъ.

И именно: называетъ Единороднаго Сыномъ Отца, дабы представить единосущное достоинство. Поелику раждающійся у тебя сынъ имѣетъ равное съ тобою естество; то Слово Божіе, дабы показать единосущность Отца и Сына, называетъ Единороднаго, отъ Отца рожденнаго, Сыномъ Отца. Потомъ поелику слова: рожденіе и сынъ означаютъ у насъ страстное рожденіе; то именуетъ сего Сына и Словомъ, выражая симъ именемъ безстрастное Его рожденіе. Но поелику какой нибудь отецъ, какъ человѣкъ, безъ всякаго сомнѣнія, превосходитъ возрастомъ своего сына: ибо самое названіе отца заставляетъ насъ представлять въ умѣ своемъ отца прежде сына; то, дабы ты не приложилъ сего же и къ Божеству, а напротивъ мыслилъ такъ, что Единородный всегда существуетъ нераздѣльно со Отцемъ, называетъ Единороднаго Сіяніемъ Отца. Ибо сіяніе, хотя раждается отъ солнца, однако мы не думаемъ о немъ такъ, что оно является послѣ солнца, но представляемъ такимъ образомъ, что какъ, скоро является солнце, является вмѣстѣ и сіяніе отъ него. И такъ, что Сынъ всегда существуетъ нераздѣльно со Отцемъ, пусть это изъяснитъ тебѣ – Сіяніе; безстрастное рожденіе пусть покажетъ – Слово; единосущность – Сынъ.

Но возвратимся къ предмету, и покажемъ возможность явленія нынѣ родившагося Бога Слова, объяснивъ примѣромъ, какъ по природѣ невидимое дѣлается видимымъ, и неосязаемое по причинѣ безтѣлеснаго естества, становится осязаемымъ. Мы сказали, что сіе слово устное, при помощи котораго бесѣдуемъ другъ съ другомъ, есть слово безтѣлесное, ни зрѣнію, ни осязанію не подлежащее. Но когда сіе слово облечется въ буквы и письмена, тогда учинится явственнымъ, такъ что его можно и видѣть и осязать. Представь, что кто нибудь говоритъ съ другимъ. Видимъ ли мы исходящее слово? осязаемъ ли рукою изливающееся изъ устъ слово? Но если сказанныя слова напитешь на хартіи, тогда то, чего прежде не видѣлъ, видишь; и тотъ составъ слова, котораго прежде ты не осязалъ, осязаешь при помощи буквъ, изображенныхъ на хартіи. Почему такъ? Потому что безтѣлесное слово на хартіи принимаетъ на себя какъ бы тѣло, и облекается въ буквы, какъ въ одежду. И такъ, поелику предложенный примѣръ ясенъ, и ты долженъ согласиться на очевидность онаго; то теперь покажемъ, какъ Единородный Сынъ Божій, Богъ Слово, предвѣчно и нераздѣльно существующій со Отцемъ, безтѣлесный по естеству, послѣ принявъ на Себя естество человѣческое, родился отъ Дѣвы, не воспріявъ начало бытія Божественнаго, но начало явленія въ человѣческой природѣ. He говори: поелику Единородный рожденъ отъ Отца, то какъ родился опять отъ Дѣвы? — Отъ Отца рожденъ по естеству, отъ Дѣвы раждается по предопредѣленію. Тамъ какъ Богъ, здѣсь какъ человѣкъ. Поелику и твое слово есть плодъ, рожденный твоею мыслію. Но когда то самое слово, которое родилъ умъ твой, ты пожелаешь заключить въ буквы и письмена начертаніемъ онаго на хартіи; тогда рукою пишешь буквы, и дѣйствіемъ руки твоей нѣкоторымъ образомъ въ другой разъ раждаешь слово, которое не тогда получило первоначальное бытіе свое, когда написано стало рукою, и не тогда приходило въ существованіе, когда рука начертавала буквы, но родившись еще прежде отъ ума, оно возъимѣло начало чувственнаго явленія послѣ того, какъ рука изобразила его буквами.

Итакъ, поелику примѣръ ясенъ, и подобіе, сколько возможно, удобовразумительно, то теперь приложимъ сію истину къ истинѣ главнѣйшей. Подъ именемъ ума разумѣй Отца, подъ именемъ слова, раждаемаго отъ ума, разумѣй Сýщественное и Ѵпостасное Слово, рожденное отъ Отца; подъ рукою, буквально раждающею слово, разумѣй Дѣву, тѣлесно раждающую Слово, не такъ впрочемъ, чтобы сіе рожденіе даровало начало бытію Божества. Нѣтъ. Но начало явленію людямъ Бога, содѣлавшагося человѣкомъ. Поелику Онъ сталъ подобенъ мнѣ, то необходимо и родился подобно мнѣ, вмѣстѣ съ моею природою необходимо принимая на себя и подобное моему рожденіе. Вотъ почему и рожденіе усвоилъ себѣ Богъ Слово, и Матерію избралъ Дѣву, и прошелъ чрезъ ея дѣвственную утробу. Богъ никакимъ твореніемъ своимъ не гнушается, такъ какъ изъ дѣлъ Его нѣтъ ни одного такого, которое было бы недостойно Его. Все хорошо и прекрасно, если бы мы видѣли все такъ, какъ видѣлъ Творецъ сотворенное Имъ. И видѣ Богъ вся, елика сотвори, и се добра зѣло (Быт. 1, 31). Взирай на все непотемненными отъ страстей очами, и если бы взиралъ подобно Богу, увидѣлъ бы, что все прекрасно. Отъими страсти, и тебѣ откроется совершенство творенія. Чтожъ удивительнаго, если въ собственномъ произведеніи и жилищѣ благоизволилъ поселиться Богъ?

Но ты говоришь, что одно небо достойно быть престоломъ Его; а человѣка почитаешь недостойнымъ для Него жилищемъ, — Ты судишь о вещахъ не по вѣсамъ здраваго разсужденія, но по гласу страстей и предразсудковъ! Ибо скажи мнѣ: что превосходнѣе, — небо, или человѣкъ? He заглядись на сіяніе звѣздъ, не предпочти сущности вещей по ихъ блестящей наружности, не изумись видя сверкающіе лучи солнца, не смутись и тѣмъ, что я, по словамъ Блаженнаго Іова, облеченъ кожею и плотію (Іов. 10, 11). Но воззри на благородство разумной души, смотри на образованіе человѣка, и подивись сему животному. Имѣетъ умъ, который можетъ покарять себѣ всѣхъ животныхъ, и управлять ими. Имѣетъ руки, повинующіяся велѣніямъ разума, и служащія орудіемъ въ различныхъ произведеніяхъ искусства. Одно только оно изъ всего сотвореннаго не подвержено закону необходимости. Одного только человѣка сотворилъ Богъ господиномъ своей воли, Или не видишь, что Солнце совершаетъ теченіе свое по предписаннымъ законамъ? Или не примѣчаешь, что обращеніе его всегда одинаково? — Почему? Потому что оно не имѣетъ своей воли, тогда какъ ты располагаешь собою произвольно, дѣлаешь, что хочешь, не знаешь принужденія, которое бы насильно влекло тебя, будучи свободенъ въ душѣ. Солнце повинуется необходимости: человѣкъ имѣетъ свободную волю. Теперь скажи мнѣ: кто предпочтительнѣе — рабъ, или свободный? подъ игомъ неволи служащій, или отъ всякой неволи избавленный? Итакъ, нѣтъ ничего удивительнаго, ничего невѣроятнаго, если Богъ обиталъ въ человѣкѣ, котораго Онъ сотворилъ по образу своему.

Намѣреніе о человѣкѣ Богъ показалъ при самомъ началѣ сотворенія его, когда, взявъ персть отъ земли, сотворилъ его, и содѣлалъ образомъ своего Божества. Но почему того, кого Онъ намѣревался возвеличить такою славою, сотворилъ изъ столь бреннаго вещества? Дабы сотворить человѣка, почему Онъ не взялъ для сего вещества изъ свѣтлыхъ лучей солнца, а сотворилъ его изъ земли и праха — сей низкой и ногами попираемой стихіи? Для чего, — хочеть знать? Поелику Онъ восхотѣлъ украсить человѣка своимъ образомъ, то даетъ ему природу бренную, дабы высокое достоинство не породило въ человѣкѣ гордости, дабы, будучи почтенъ высшею природою, при памятованіи низшей части природы, онъ смирилъ себя, и позналъ, что высота достоинства не есть его заслуга, но даръ Благодѣтеля. Посему и въ томъ видно человѣколюбіе Творца, что образъ свой соединилъ съ природою взятою изъ земли. Сію природу далъ Онъ человѣку въ залогъ смиреннаго о себѣ мнѣнія.

Слѣдовательно человѣкъ есть существо благородное, хотя послѣ прившедшія страсти и помрачили благородство его. He смотри на него въ поврежденномъ его состояніи, но вспомни превосходство образа Божія прежде преступленія закона. Почему презираешь его падшаго, забывая первое его величіе и первоначальное достоинство, которое опять съ великою щедростію возвратилъ ему Богъ, когда совокупилъ съ собою свой образъ? Здѣсь ничего нѣтъ несогласнаго съ Его человѣколюбіемъ. Ни мало не унизительно для милосердаго Владыки, если онъ для пользы раба пріобщается къ рабскимъ дѣламъ его. Сіе не оскорбляетъ славы Милосердаго, напротивъ это показываетъ, каковъ Онъ есть. He удивляйся сему. Поелику и нынѣ, если пріуготовишь изъ себя храмъ Божеству, то Оно и въ тебѣ поселится, хотя и не такъ, какъ во Христѣ. Ибо во Христѣ обитаетъ еся полнота Божества тѣлесно (Кол. 2, 9). О чудо! Вся полнота Божества въ Единомъ тѣлесно обитаетъ; и все исполняетъ, и превышаетъ тварь: Весь будучи во Единомъ, и неразлучно пребывая со всякимъ твореніемъ! Но не почти сказаннаго за невозможное. Ибо и я теперь произношу слово. Сіе слово и во единомъ, и во всѣхъ то же слово. И одинъ вмѣщаетъ въ себѣ всецѣлое слово, — сіе слово и во многихъ остается то же. Если же слово, появляющееся и изчезающее и въ единомъ всецѣло обтиаетъ, и во всѣхъ то же пребываетъ: что удивительнымъ тебѣ кажется, если Богъ всею полнотою своею и на небѣ пребываетъ, и во всѣхъ обитаетъ?

Итакъ, причина настоящаго торжества есть та, что Богъ содѣлался человѣкомъ, взявъ на себя человѣчество, дабы дать намъ Божество, принявъ на себя страстное естество, дабы даровать намъ безстрастіе, подвергнувъ Себя смерти, дабы одарить насъ безсмертіемъ. Человѣческое чувство страданія содѣлалъ собственнымъ, не перемѣняя естества своего, но присвоивъ Себѣ оное по волѣ своей. И сіе учинилъ Онъ весьма премудро, вознамѣрившись спасти человѣка. По какой же причинѣ онъ усвоилъ Себѣ человѣческое чувство страданія? Потому что восхотѣлъ страсть страстію истребить, смерть смертію упразднить, оружіе тѣмъ же оружіемъ сокрушить. Претерпѣваетъ крестъ, заушенія, узы, для того, дабы страданія, содѣлавшись собственными Богу, возъимѣли власть надъ страданіями. И природа Божественная не пострадала, такъ какъ Богъ присвоилъ Себѣ немощи, не перемѣнивъ Себя, и немощи получили отъ Бога силу надъ немощами. Ибо смерть, содѣлавшись какъ бы Божіею, низлагаетъ смерть, и; умершій разрушаетъ владычество ея, поелику и Богъ и человѣкъ былъ. He простаго человѣка распяли Іудеи, и не видимую только природу пригвоздили ко кресту; но возставъ на нее, возстали на Самаго Бога, принявшаго немощи соединенной съ Нимъ природы. А чтобы для тебя и сіе было ясно, обратимся къ примѣру, въ началѣ предложенному.

Представимъ себѣ, что Царь даетъ словесное повелѣніе, и что сіе повелѣніе, изображенное буквами на хартіи, разсылается по городамъ, заключая въ себѣ опредѣленія о дарованіи или свободы, или другихъ щедротъ царскихъ тѣмъ, кои требуютъ оныхъ. А между тѣмъ какой нибудь измѣнникъ и возмутитель, врагъ общества и непріятель Царя, взявъ хартію, содержащую въ себѣ таковыя опредѣленія, разрываетъ. Чтó разрывается здѣсь? Скажи мнѣ, одна ли хартія, или и слово царское? Если только хартія, то ему легко вознаградить убытокъ, и онъ или остается правымъ, или обязывается заплатить не болѣе пяти оволовъ. Напротивъ, онъ подвергается строжайшему суду и истязанію, и осуждается на смерть, за то, что онъ не хартію только разрываетъ, но и слово царя. И хотя слово царское не повреждается; по существу своему и рукою не ощущается, которое по сему и перервать невозможно; однако и оно перерывается, присвоивая себѣ поврежденіе хартіи и буквъ. Видишь, какъ неповрежденное принимаетъ поврежденіе, сообщаясь съ повреждаемою природою? Ибо слово по свойству своему не перерывается, не смотря на то и оно принимаетъ на себя поврежденіе хартіи и буквъ.

Итакъ, пусть не величаются Іудеи, что они распяли простаго человѣка. Видимое — была хартія; а что въ ней содержалось, то было слово Царя, произшедшее не отъ языка, но изъ естества. Ибо Единородный называется Словомъ не органическимъ, но Сýщественнымъ и Ѵпостаснымъ, которое никакого не чувствовало страданія въ своемъ существѣ, будучи словомъ безстрастнымъ, но усвоило себѣ страданія видимой части существа. И какъ слово царское, принявъ на себя одѣяніе буквъ, вмѣстѣ принимаетъ на себя и поврежденіе хартіи; равнымъ образомъ и Единородное Слово Божіе страданія пригвожденной плоти содѣлало собственными Себѣ. Посему, какъ повредившій хартію царскую осуждается на смерть, поелику онъ вооружается на слово царское, такъ и Іудеи, распявшіе видимое естество, будутъ наказаны за то, что дерзнули возстать на Самое Слово Божіе. Богъ воздастъ имъ за сіе дерзновеніе ихъ, какъ за оскорбленіе Ему причиненное. Но довольно уже сказано. Дóлжно щадить и память вашу. Поелику обиліе предметовъ, затемняя умъ слушателей, дѣлаетъ то, что они забываютъ слышанное. Да поможетъ вамъ благодать Божія удержать въ памяти своей и сказанное, и другимъ принести отъ сего пользу, и наслѣдовать за то царство небесное, которое да дастъ Богъ всѣмъ намъ получить. Слава Ему и держава во вѣки вѣковъ. Аминь.

Примѣчаніе:
[1] Еретикъ IV вѣка.
[2] Подобное мѣсто находится и въ другомъ Словѣ Св. Ѳеодота на тотъ же день, которое говорено было также на Ефесскомъ Coборѣ:
«Какъ, скажетъ кто нибудь, Единородный содѣлался рабомъ, пребывъ тѣмъ, чѣмъ былъ, и сдѣлавшись тѣмъ, чѣмъ не былъ? Если хочешь то познать, — знай, что содѣлался; но какъ содѣлался, сіе вѣдаетъ одинъ Чудодѣйствующій. Ибо и ты не можешь мнѣ сказать: какъ Египетская рѣка сдѣлалась кровію, тогда какъ свойство воды осталось неизмѣннымъ. Ибо Евреи пользовались изъ рѣки водою; а для Египтянъ Нилъ превратился въ кровь, и сдѣлался тѣмъ, чѣмъ не былъ, пребывъ тѣмъ, что былъ. Скажи мнѣ: какимъ образомъ? Но не можешь сказать. Поелику это есть чудо Божіе, непостижимое для разума. Также, какимъ образомъ и свѣтъ въ Египтѣ учинился мракомъ, не потерявъ свойства своего, но оставаясь тѣмъ, чѣтъ былъ? Ибо для Израильтянъ былъ день, и ясно свѣтилъ имъ свѣть; но для Египтянъ самый сей свѣтъ былъ мракомъ. Одно было видимое, но было и свѣтомъ и въ то же время тьмою, не такъ впрочемъ, чтобы одно свойство перемѣнилось въ другое. Ибо настала тьма, не истребивъ свѣта. Здѣсь Богъ чудодѣйствуетъ, не слѣдуя закону природы. Какъ же вода въ Нилѣ, оставаясь водою, сдѣлалась кровію? Или какъ свѣтъ, удерживая свойство свое, учинился мракомъ? Ибо не скрылся свѣтъ, чтобы уступить мѣсто мраку. Равно не перемѣнилось и свойство воды. Свидѣтельствуютъ то Евреи, употреблявшіе оную въ питіе. Но и самое свойство сохранила невредимымъ, и сдѣлалась кровію, тѣмъ, чѣмъ она не была, что есть чудо, Богомъ явленное, и умъ нашъ превосходящее.
А Вавилонскій пламень какъ содѣлался росою для трехъ Отроковъ? Ибо и пламенемъ пребылъ, и росою содѣлался. И то и другое видно изъ самаго дѣйствія. Что содѣлался росою, показываютъ три Отрока, ею прохлажденные. А что пламень оставался и пламенемъ, доказываютъ Вавилоняне, пожранные имъ. Видишь, какъ огнь пребылъ огнемъ, и обратился въ росу? He два вещества, не два свойства, но одно было видимое. Пламень учинился росою; о чемъ свидѣтельствуютъ Праведники. — И такъ не спрашивай меня болѣе: какимъ образомъ Богъ производитъ знаменія? Ибо опять скажу тебѣ: вижу, что чудеса дѣйствительно были, но оставляю Богу знать образъ произведенія чудесъ. Теперь скажи мнѣ: такія чудеса являетъ Богъ, пламень дѣлая росою, не измѣняя и свойства пламени, и премѣняя его въ росу, желая тѣмъ разрушить опредѣленіе тиранна, избавить невинныхъ, и истребить виновныхъ варваровъ, такія, говорю, чудеса являетъ Богъ, сохраняя невредимымъ свойство огня, и показывая въ немъ росу, — и чтобы спасти трехъ Отроковъ, такія чудеса являетъ Богъ: а чтобы спасти міръ, ты сомнѣваешься въ томъ, что Онъ, пребывь Богомъ, содѣлался человѣкомъ? He имѣлъ нужды перемѣнять свойство пламени, дабы содѣлать росу: a Самъ, вознамѣрившись содѣлаться человѣкомъ для спасенія людей, имѣлъ нужду перемѣнить свою природу? — Огнь, пребывъ огнемъ, сталъ росою; а ты спрашиваеть: какъ Богъ, пребывая Богомъ, становится человѣкомъ»?

Печатается по изданiю: Святаго Ѳеодота епископа Анкирскаго Слово на день Рождества Христова. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». – 1825 г. – Часть XX. – С. 270-294.