НЕЗЛОБИВЫЙ. Христианские рассказы и предания
Автор: преп. Гавриил Мелекесский
«Если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное», - сказал Христос- Спаситель. Указанием на детей он научает всех, что для достижения вечного блаженства нужно иметь детский характер: простоту, невинность, кротость, смирение, чистоту и незлобие. Это всё то, что имеет детский возраст, что составляет украшение души ребенка и делает его дорогим и любимым не только для родителей, но и для людей любого возраста. Потому взрослый человек, имеющий детский характер, имеющий в душе своей отличительные качества детского нрава, является украшением общества, желанным сожителем и приятным собеседником. Своим присутствием, словами и всем своим поведением он настраивает всех соприкасающихся к нему на мир и покой. Для приобретения такого нрава и характера взрослому нужно много борьбы и нравственного усовершенствования. Не нужно было бы борьбы, если бы правильное воспитание получил бы каждый в раннем детстве. Нужно прирожденные добрые качества ребенка еще более развивать и, таким образом, естественным порядком воспитать и выработать из него человека с Ангельским характером. Однако в жизни происходит обратное явление. При неправильном воспитании ребенок по мере развития сознания, просвещения, восприятия впечатлений и окружающей среды теряет врожденные добрые качества: простоту, невинность, кротость, смирение и незлобие. Вместо них в характере и в наклонностях его появляются самолюбие, гордость, настойчивость и злоба. Из тысячи, а может быть, из миллиона один до смерти сохраняет свои прирожденные добрые качества детского нрава, выделяющие его из среды окружающих. Об одном таком незлобивом простеце и настоящая повесть.
В богатом торговом селе жил молодой человек. Он жил одиноко, родных и близких не было, родители умерли у него в раннем детстве. После смерти родителей он жил у добрых и сострадательных людей, понемногу то у одного, то у другого. О его воспитании никто не заботился, только боголюбивые старички и старушки, жалея его, предостерегали его от дурных поступков и наклонностей и научали его кротости и смирению. Не видя ласки и любви родительской, он, естественно, льнул к старикам и старушкам, которые ласкали его и давали иногда гостинцы. Он слушался их, избегал детских игр и шалостей, воспринимал всё доброе, чему научали его. Таким образом, сами сложившиеся обстоятельства способствовали сохранению в нем детского нрава и развитию добрых наклонностей.
Грамоты он не знал, в детстве у него не было возможности посещать школу. Он очень сожалел об этом и имел твердое намерение научиться читать и писать, чтобы самому уметь разбирать Святое Евангелие и Псалтирь.
Будучи уже молодым человеком, он избегал сообщества своих сверстников, молодых людей. По детской привычке больше держался стариков и со вниманием слушал их беседы и рассказы. Он, как мудрая пчела, при простоте своего нрава, слушал и воспринимал только доброе и разумное; таким образом, без воспитателя и наставника воспитывался в правилах духовной мудрости и высокой нравственности. Любил молиться Богу, каждый день его начинался молитвой и кончался благодарением Богу. В воскресенье и в праздничные дни непременною для себя обязанностью считал присутствовать за церковным Богослужением и затем шел туда, где в домах читали Св. Евангелие или рассказывали жития святых.
Благочестивые люди любили и уважали его, но находились и такие, особенно из молодежи, которые смеялись над ним, над его простотою и детским характером. На обидчиков он не обижался, а молча уходил от них, чем приводил в стыд и смущение всех своих противников.
Искренним желанием его было слушать Слово Божие, рассказы о жизни святых угодников, молиться Богу так, как молились они, нести подвиги, как они подвизались, трудиться и любить ближнего, как заповедал Господь. Своим поведением и поступками он отличался от всех, и потому нередко злонамеренная молодежь насмехалась над ним, но он, не обращая ни на кого внимания, с усердием продолжал делать свое дело и идти своею дорогою.
Присутствуя всегда с усердием на богослужениях в церкви и слушая со вниманием чтение и пение, однажды слух его поражен был Евангельским чтением. Внятно и отчетливо отец диакон произнес слова Господни из Святого Евангелия: «Ищите прежде Царствия Божия и правды его, и сие приложится вам». Эти слова были ответом на запросы души его. Он всё время к чему-то стремился, что-то искал, но определить и ясно понять что, он и сам не мог. Теперь же эти евангельские слова указали ему, чего у него не достает и что он должен искать. Он обрадовался этим словам как находке, как сокровищу, благодаря которым жизнь делается осмысленною и необходимою. Он нашел как бы точку опоры и конечный пункт своих желаний и стремлений. Он нашел цель жизни.
В самом деле, большинство людей не знают, для чего живет человек на свете? И если задать вопрос, какая цель земной жизни человека, то многие бы не ответили. И жизнь таких людей проходит беспорядочно, шаблонно, авось да небось, как-нибудь. Всякое дело, которое делает человек, делается успешно и плодотворно тогда, когда он имеет определенную цель, да без цели и немыслимо никакое дело. Если же в делах обыкновенных знание цели для дела очень важно, то тем более важно оно в таком деле, как жизнь. Для всякого интересно и желательно прожить земную жизнь безмятежно и покойно и унаследовать вечное блаженство. И апостол Павел в одном из своих посланий говорит всем нам: «Желаю жить вам в благочестии с довольством», т. е. не испытывать вам изнурительной нищеты, скудости, страдания и болезней, но чтобы жизнь протекала тихо, безмятежно и покойно, подготовляя блаженную вечность. Покоя человек не найдет, если не будет стремиться и искать главного, т.е. ЦАРСТВА БОЖИЯ.
Да что такое Царство Божие? В обширном смысле Царство Божие есть вся вселенная, весь мир, в более узком смысле - Святая Церковь, в самом узком понимании - блаженное, мирное и покойное состояние души человеческой. Никто на земле не найдет блаженного покоя душе и сердцу своему, если он не является хотя бы в малой мере участником духовного состояния Царства Божия. Более лучшего и высшего счастья человек на земле достичь не может. Самое счастье для человека во всех отношениях на земле является мир и покой душевный, и благодатная радость сердечная. Более блаженного и более счастливого состояния на земле для человека нет. Если человек обладает богатством и ценностями, но если нет у него покоя и мира душевного, он несчастен и жалок. Если кто превознесен на вершину славы и имеет авторитет среди окружающих, но не имеет мира и покоя душевного, он несчастен. Если он обладает властью и могуществом, так что слово его является законом для людей, и слову его повинуются тысячи, но если нет у него мира и покоя душевного, он несчастен. Так во всех отношениях и во всех обстоятельствах жизни человеческий мир и покой душевный являются украшением и счастьем. Иначе ни богатство, ни слава, ни власть, ни могущество не будут иметь никакой важности и значения. А с миром и покоем в душе человек и при бедности богат и в тюрьме покоен, и в болезнях радостен. Для такого человека на земле несчастья нет, он всегда счастлив, о таких людях ап. Павел говорит: «Любящим Бога всё поспешествует во благое», а святитель Дмитрий Ростовский добавляет: «И самое зло для них обращается в добро».
Что на земле может сравниться с миром и покоем души? Ничто. Какие сокровища могут заменить их? Никакие. Они на земле превыше всего.
Мирное и покойное состояние в человеке может быть и естественным явлением. Когда он, живя в обществе, не делает другому зла, не делает безнравственных поступков, он бывает мирен и покоен. Но такой мир бывает кратковременный и покоя душевного, удовлетворенности в жизни не доставляет, не говоря уже о радости сердечной, радости духовной, благодатной. Ап. Павел дает объяснение Царства Божия. Он говорит, что «Царство Божие - не пища и питие, но мир и радость во Святом Духе», когда человек, обладая миром и покоем, благодатно растворяется, как бы погружается в самый источник радости. Такое состояние - явление не естественное, а высшее, духовное и благодатное, которого не достигнешь никакими познаниями и ценностями, а только добрыми делами, постом и молитвою.
Наш простец, услышавши Евангельское указание на искание Царства Божия, обрадовался, и в то же время начал думать и размышлять о Царстве Божием по своей простоте, что это, наверное, особенная страна и город, который находится под непосредственным управлением Самого Бога. И там, думал он, должно быть всё устроено по-Божественному, очень хорошо, и люди там живут мирно, не обижают друг друга, живут без нужды и печали. Размышляя так, он всем сердцем возжелал искать Царство Божие, чтобы, нашедши, поселиться в нем. Понятие его было своеобразное, да, может быть, и некоторые современники Христа-Спасителя имели такое же понятие о Царстве Божием, и Он дал им разъяснение, что «Царство Божие внутри вас есть», т.е. оно не есть какая-либо страна или город, но внутреннее благодатное состояние. Но простец, понявши по-своему, не стал искать более правильного разъяснения слов о Царстве Божием, а начал думать, как найти дорогу и каким путем идти туда. С течением времени желание искать Царство Божие все более и более занимало его и довело его до такого состояния, когда это желание возобладало всеми его помыслами и сердцем. Он уже решил непременно отправиться в путь на поиски и готов был для этого провести, пропутешествовать хоть год или два и более, но добиться своего. Он не страшился пойти хоть на край света, чтобы найти Царство Божие и поселиться в нем. Для более точного выяснения пути в Царство Божие он обращался за разъяснением к отцу диакону и к батюшке, но те, зная его простоту, не стали затруднять себя объяснениями самого понятия Царства Божия и способа достижения его, а ограничились высказыванием общих понятий и напутствием, что в Царство Божие нужно идти правыми путями. «Правые пути доведут до Царства Божия», -сказали они ему. Разъяснение о правых путях он по простоте своей понял тоже своеобразно. «Если, например, -думал он, - большая трактовая дорога в пути разделялась направо и налево, то нужно держаться правой стороны, идти правым путем», -думал он. Так он и держался в пути.
После долгих дум и многих размышлений, когда все мысли и желания его были заняты только исканием указанной Св. Евангелием цели, он, собравшись, отправился в путь. В дорогу он взял с собою в котомке сухарей, пару белья, в руку - посох и пошел из села в село, из города в город искать Царства Божия.
Была теплая весна, путешествовать было хорошо. Шел он тихо, идя дорогою, пел церковные песнопения и читал молитвы. Перед глазами его открывалась необозримая широта и простор полей, как необъятное море волнующихся зеленеющих хлебов. А вверху, над головою, в небесной синеве, в прозрачных волнах теплого воздуха, как бы купаясь в живительных струях, жаворонки звонко распевали свои песенки и на своем птичьем языке прославляли Бога и пели Акафист Матери Божией. Внизу, в самых хлебах, весело перекликались перепелки. Над зеленью, цветами и над хлебами целым роем кружились пчелки, мошки, букашки и разнообразные бабочки. В растениях, насекомых, в животных и в птичках чувствовался избыток жизни, все живое веселилось и радовалось. Хорошо весной и летом в поле, избыток жизни и радости охватывает и человека. Особенно оно благотворно действовало на нашего простеца. Воздух чист и не отравлен зловонным ядом вражды и ненависти людской. Не слышит он ни ругательства, ни похабных слов, он один, никто его не беспокоит и не тревожит. Все мысли его в молитве, и он сам чувствует себя так хорошо и радостно, что как будто уже нашел Царство Божие и живет в нем. Мыслями своими он был в Боге, и Бог обитал в сердце его. Он искал Царства Божия, а Царство Божие уже наполняло его душу и сердце, и все существо.
Идя, про дорогу, про направление он никого не спрашивал. Да бесполезно было и спрашивать, его вопрос мог бы только смутить каждого, а разъяснения и указания он ни от кого не получил бы. Правда, в поле на перекрестке, смущаясь, какою дорогою ему нужно пойти дальше, он обратился к встретившемуся старичку с вопросом:
«Какая из этих дорог ведет в Царство Божие?» Старичок изумленно, с недоумением посмотревши на него, только покачал головой и пошел дальше. Вопрос простеца показался ему не только странным, но даже искусительным, и поэтому, не говоря ни слова, он прошел мимо. Простец, сам держась правых путей, выбрал себе дорогу, твердо веруя, что правые пути без всяких людских исканий доведут его до искомой цели. В городах и селах он не останавливался, старался скорее пройти через них, чтобы не слышать шума и в особенности ругательств, которые для него были невыносимы. Большинство людей не обращают внимания на ругательства других. Лишь бы сам не ругался, думают они, не подозревая того вреда, какой они получают от такого безразличного отношения к ругательствам. Если кто стоит около уборной, не выбрасывая из нее нечистоты, от близости к ним всё равно загрязняет и зловонием заражает одежды свои. Подобным образом и чужие ругательства действуют на духовную сущность окружающих. Вследствие этого благочестивому человеку невыносимо тяжело слушать всякое ругательство, потому он и удаляется от ругающихся людей. Как пчела улетает от всякого зловония, так и благочестивый человек избегает и уходит от того места и тех людей, которые всякое свое слово сопровождают матерщиной и отборной бранью. Они, подобно мухам и жукам, которые сами летят на зловоние и ворочаются в навозе, пачкают и других. «От словес твоих оправдишися и от словес твоих осудишися», - говорит нам Слово Божие. Слова эти, как зеркало, выявляют и определяют внутреннюю духовную сущность человека. Чем наполнено сердце человека, то он и выражает устами своими: «От избытка бо сердца глаголют уста», - говорит нам Господь во Святом Евангелии. Ввиду этого безошибочно по словам можно определить качество человека. «Добрый человек из благого сокровища сердца своего выносит доброе, а злой человек из злого сокровища сердца выносит злое», - слышим Евангельское наставление Спасителя.
Каждое слово, выходящее из наших уст, имеет свое действие и значение. Прежде всего действие слова отражается на самом человеке. Если, например, кто-либо ругается и говорит грубости, то прежде, чем расстроить другого, он сам взволнуется и расстроится. Сам первый и прежде всего получит удар и вред, а затем уже другой, к кому обращено слово, и окружающие. Чтобы не волноваться и не расстраиваться, чтобы быть всегда тихим и покойным, нужно говорить людям только хорошее и назидательное, и говорить тихо и покойно. Разумное слово, как елей, смягчает сердце самого говорящего и слушающих его. Здесь прилично вспомнить слова преподобного Макария Великого, что «злое слово и доброго человека делает злым, а доброе слово и злого человека делает добрым».
С котомкой за плечами, с посохом в руке и с молитвой на устах простец шел уже несколько недель. Ввиду теплого времени он не торопился, большею частью ночевал в поле или на опушке леса, где ему никто не мешал.
Скоро подошел он к большому лесу, который кругом тянулся на сотни верст и в глубине которого, в цветущей долине у реки, стоял прекрасный монастырь - пустынь со строгим Уставом - со множеством спасающихся и работающих Богу монахов. Простец об этом не знал. Когда он подошел к лесу, был поражен тишиной и таинственностью. В шелесте листвы ему слышались шепот и говор самих дерев. Столетние дубы и сосны поражали его своим величием. Весь лес внизу под деревьями покрыт был высокой и густой травой. Воздух был насыщен ароматом зелени и цветущих растений. Чем дальше он углублялся в лес, тем больше и больше поражался и восхищался красотою леса. Обилие кислорода и аромат цветов делали воздух легким и приятным. Легкие дышали полной грудью. Разнообразие листьев ласкало взор, а цветочки - аленькие, розовенькие, красненькие и беленькие - качались в траве. Они как бы улыбались и говорили проходившему около них человеку: «сорви нас и полюбуйся, мы будем счастливы в твоих руках доставить тебе удовольствие и наслаждение своим видом, красотою и ароматом». В траве гнездились и щебетали на все голоса и на всевозможные лады птички. Пчелки и разноцветные бабочки целыми роями носились над цветами, выпивая сладкий сок из цветочной чашечки. Раздался звонкий голос иволги, а там вдали, как девушка, играя в прятки, закуковала кукушка. Но вот недалеко от дороги в кустах защелкал, засвистал соловей, перебрал он тысячу ладов, то усиливал пение, то переливался и мелкою дробью вдруг по роще рассыпался, то нежно он ослабевал и с замиранием сердца пение прекращал. Чуден лес весной и при тихой погоде, когда высокие деревья, как богатыри на страже, величаво стоят в ряд, осеняя богатой листвой цветочки от знойных и засушливых лучей жаркого солнца. Чуден лес, когда в нем весной зелень - растения и цветы, целые облака, как туман, выделяют душистый аромат и приятное благовоние, разносимое ветром на сотни верст кругом. Чуден лес, когда в нем, как в богатой гостинице Вседержавного Бога, мириады насекомых и все пернатое царство птиц небесных находят себе обильный стол и всевозможными голосами поют нескончаемый гимн благодарения и прославления Отцу Небесному.
Простец шел и любовался, он чувствовал себя не как на грешной земле и среди злобных людей, а как на небе среди тишины и спокойствия блаженных духов. Вместе со всеми окружающими живыми существами, вместе со всяким дыханием и он запел от удовольствия любимую им стихиру «Тебе Бога хвалим», а сердце его преисполнено было радостью и веселием, он не шел, а как бы плыл по воздуху. Только что он кончил пение, видит: навстречу ему идет странник, так же, как и он сам, с посохом в руках и с котомкой за плечами, высокого роста, седой, с длинной белой бородой, лицо светлое, взгляд ясный, глаза ласковые, на устах улыбка. Поравнявшись со странником, простец почувствовал к нему расположение и доверчивость. Внешний вид странника и его величавая осанка внушили простецу любовь и уважение к нему. Он остановился и, снявши шапку, с любовью поклонился страннику, приветствуя его:
- Мир дорогою, отец!
- Да будет и над тобою мир Божий, чадо!
Простец осмелился, чувствуя доверие к старцу, и обратился к нему с вопросом в полной надежде, что только от него он может услышать настоящее объяснение пути в Царство Божие:
- Скажи, отец, эта дорога ведет в Царство Божие?
Старец посмотрел на простеца, на его незлобивое лицо. Кротость в словах и чистые детские глаза показывали в нем бесхитростного простеца, доверчиво относящегося к людям. По простоте своей, подумал старец, монастырь, к которому приближается, называет Царством Божиим, и поэтому с радостью ответил ему:
- Да, чадо, ты идешь верным путем, - ответил старец. Простец обрадовался.
- А далеко до него?
- Нет, недалеко, вот ты сейчас поднимешься на пригорок, а внизу под горой в долине ты и увидишь его.
Простец не стал более спрашивать старца, он обрадовался и, низко поклонившись ему, скорыми шагами направился далее.
По мнению людей, понятие простеца о Царстве Божием было несовершенным и как бы неправильным. И потому его вопрос о пути в Царство Божие казался странным и смущал всех. Подробно же разбирая его понятие, можно придти к выводу, что и простец по-своему был прав. Христос Спаситель сказал: «Царство Божие внутри вас есть», указывая тем, что оно является внутренним состоянием души и сердца благочестивого человека. Но внутреннее состояние не может оставаться тайной, оно выражается в жизни и в делах человека. Такие действия внешнего выражения духовного состояния сердца человеческого, обладающего Царством Божиим, ап. Павел в послании Галатам назвал плодами духа. «Плод духовный, - читаем мы, - есть: любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость и воздержание». Так живут и действуют в своей жизни любящие Бога, в сердцах которых, по слову Господню, обитает Царство Божие. Если такие люди соберутся вместе и составят из себя общину, вся деятельность которой будет внешним проявлением внутреннего состояния, выражающегося в плодах духа, т.е. во взаимной любви, всегдашней радости, в чистоте и во святости, не будет ли эта община Царством Божиим? Всякий боголюбивый и здравомыслящий человек безошибочно скажет: да, это Царство Божие. Простец так понимал и того искал, когда направился в путь. Странник-старец, отвечая на вопрос простеца о Царстве Божием указанием на монастырь, тоже нисколько не погрешил и не ошибся. Что такое монастырь? Это община людей, связанных общей идеей, общим стремлением в условиях земной жизни иметь в сердцах Царство Божие и подготовить себя к переходу после смерти в Царство Небесное в равноангельское состояние. Насельники монастыря, являющиеся обладателями благодатного внутреннего состояния Царства Божия, и внешне осуществляют всею своею жизнью, делами и поступками плоды духа. Сама организация монастыря уже является осуществлением идеи Царства Божия. Каждый монастырь, по духу Св. Евангелия, находится под непосредственным управлением Самого Бога, через избранных Им лиц - в лице настоятеля. Все насельники монастыря не за страх, а за совесть подчинены строгой дисциплине к настоятелю, слово которого является для всех законом. Каждый монах при своем пострижении, при посвящении в монашеский чин дает обеты пред Крестом и Евангелием, которые, главным образом, выражаются в трех пунктах: в послушании, в нестяжании и в целомудрии, в противовес тому, чем дух злобы прельщает на погибель людей, а именно: похоти плоти, похоти очес и гордости житейской.
Послушанием единой воле настоятеля освящается всякий труд в монастыре, где каждый монах и послушник добровольно, неленостно, с усердием трудится для всех, во славу Божию, для спасения души своей. Всякий, без принуждения и контроля, добросовестно и честно исполняет дело, порученное ему. Исполняет не для кого-либо, а для Бога и как пред Богом. Всякое нарушение обета послушания, прежде всего, карается судом Божиим - угрызением совести, чего ни один монах вынести не может и обязательно чистосердечно раскается пред настоятелем или духовником, после чего налагается на него соответствующая духовная кара - епитимия. Поэтому послушание для всех монахов является самым главным и основным пунктом жизни монастыря. Нестяжанием поддерживается общее благоустроен ие монастыря. Все насельники, как монахи, так и послушники, в монастыре ничего не считают своим, а все общее, все Божие, только на время каждому дана та или иная вещь в необходимое пользование. Каждый стремится предоставить брату покой и отраду пользования необходимыми вещами в жизни. И всякий бережет всякую вещь, как Божий дар, за злоупотребление которою, как за грех нарушения обета, грозит каждому наказание Божие. Целомудрие обязывает монаха иметь нравственную чистоту, не только телесную, но, главным образом, духовную. Целомудрие, т.е. нравственная чистота, является украшением жизни монахов и всего монастыря, и все духовные подвиги проистекают из него. Пост, всенощные службы, умственная молитва и созерцательная жизнь достигших совершенства подвижников является плодом борьбы за целомудрие. Не только делами, поступками и всею своею жизнью монах стремится исполнить заповеди Божий, но и умом своим боится нарушить волю Божию. Поступающие вновь в монастырь, называемые послушниками, препоручаются настоятелем старшим для научения жизни монашеской. Вся жизнь монастырская наполнена любовью, взаимным уважением и почтением. Монастырь - это небо земное, монахи -земные ангелы, неусыпно молящиеся за грешный мир.
Простец шел вперед, дорога поднималась в гору, лес становился реже. Но вот он взошел на пригорок и, пройдя несколько, увидел дивную картину: внизу под горой протекала речка, за ней большая зеленеющая долина, окруженная со всех сторон лесом. Посреди долины стоял монастырь с золотоглавыми соборами, с большими корпусами для братии и с большим садом около соборов. Как соборы, так и братские корпуса устроены были с архитектурным искусством, придававшим всем постройкам необычайный вид. Весь монастырь обнесен был высокой каменной оградой, и возле самой дороги видны были святые врата, а над ними возвышалась высокая колокольня. Картина была необычайная, вид архитектурно благоустроенного монастыря поразил простеца, он остановился и, сняв шапку, набожно перекрестился, благодаря Бога, что он наконец-то нашел и дошел до Царства Божия.
Дорога спускалась вниз, он перешел мост и направился вдоль ограды к святым воротам. На воротах была картина огромных размеров - изображение крестного хода с местночтимой чудотворной иконой Нерукотворного Спаса. Простец, набожно перекрестившись и сделавши поклон, с благоговением приложился к образу Спасителя. Он долго любовался, смотря на картину; на ней изображено было много народа. Все они с веселыми лицами, как живые, радовались, идя вслед за Спасителем. Налюбовавшись картиною, он задумался. «Дошел до места, нашел искомое, - думал он, - но как попасть теперь туда?» Врата закрыты, был послеобеденный перерыв, и кругом ни души. Долго он стоял в размышлении. «Как попасть за врата и когда они откроются, а может быть, они откроются для каких-либо избранных людей и через несколько дней», - думал он. К счастью своему, он увидел рядом с воротами калитку с небольшим окошком. Он догадался, что кроме ворот за ограду можно войти и через калитку, и потому, не теряя времени, подошел к калитке, попробовал открыть, чтобы войти, но она оказалась тоже закрытой. Он постучался, и через минуту увидел в окошко седовласого старца, который спросил его:
- Что тебе нужно, брат?
- Отец святой, открой, мне нужно поговорить с тобой.
Слышно было, как тяжелый засов отодвигался, и калитка открылась. В открытой калитке показался монах-привратник, старец высокого роста с длинными волосами и с небольшой седой бородой, лицо строгое, глаза ясные, на голове черная монашеская скуфья, одет в длинный черный подрясник, подпоясанный монашеским ременным поясом, в руках четки. Простец увидел его строгое лицо, почувствовал перед ним страх и благоговение и потому низко ему поклонился.
- Скажи, святой отец, здесь Царство Божие? - спросил простец. Привратнику вопрос простеца показался странным. Никогда он не слыхал, чтобы кто-нибудь монастырь называл Царством Божиим.
Однако, видя перед собою бесхитростного деревенского парня, монах подумал, что он по простоте и по незнанию монастырь называет Царством Божиим и потому, не вдаваясь в подробные объяснения, ответил:
- Да, здесь.
- А можно мне войти?
- Сейчас нельзя, вот когда зазвонят к вечерне, тогда откроется калитка, и ты вместе со всеми богомольцами войдешь сюда и будешь молиться в церкви, а после богослужения обратно должен выйти отсюда.
Неприятно было простецу слышать, что сейчас нельзя войти и после вечерни обратно нужно выйти, и потому он начал подробно объяснять привратнику цель своего путешествия и прихода.
-Дорогой батюшка, я долго искал Царства Божия и пришел сюда издалека, пришел, чтобы поселиться и жить здесь до смерти.
- Если ты, голубчик, пришел сюда для жительства, чтобы поступить в число братии, так нужно об этом сказать о. игумену, он примет, и будешь жить.
- Скажи ему, святой отец, а мне уж очень хочется жить в Царстве Божием.
- Подожди здесь немного у калитки, я доложу о. игумену, - сказал привратник. И калитка закрылась. Докладывая о. игумену, привратник говорил, что какой-то деревенский молодой человек, на вид простой и бесхитростный, просит допустить его к вам, желает поступить в число братии. Он пришел издалека и какой-то чудной: очень благоговейный и монастырь называет Царством Божиим. Игумен велел привести его. Привратник, вернувшись, пустил простеца.
Как только вошел за ограду, простец остановился. Глазам его предстала чудная живая картина: на восточной части расположены были соборы, два больших каменных храма - один летний, другой зимний. Снаружи расписаны художественными картинами из Евангельской истории, окружены зеленеющим садом. В западной части помещались корпуса с кельями для братии. От калитки до другой противоположной стороны тянулась аллея, обсаженная белой цветущей акацией. Три больших двухэтажных корпуса концами упирались в аллею. Между корпусами были разбиты клумбы со всевозможными цветами и с диким жасмином. Весь воздух насыщен был ароматом цветов. День был теплый и влажный. Красота внутреннего вида монастыря на простеца подействовала поразительно, он остановился, глаза его разбежались, но ему не пришлось долго думать и любоваться прекрасным видом.
Во всем монастыре было тихо, никто не нарушал покоя. В аллее и между корпусами встречались монахи. Они так же, как и привратник, одеты были в длинные черные подрясники, подпоясанные поясом, со скуфьей на голове. Встречаясь, они низко кланялись, и, как старшему по возрасту, привратнику говорили: «Благослови, отче!» и он, взаимно кланяясь, отвечал: «Бог благословит тя, брате». Простец тоже кланялся, так как приветствия встречающихся монахов относились и к нему. В душе своей он удивлялся ласковому и вежливому обращению друг с другом. «Действительно, Царство Божие здесь, и народ особенный, обращаются и живут по-другому», - мелькало в мыслях его. Здесь не так, как в миру, где люди, встречаясь друг с другом, часто вместо всяких приветствий смеются, ругаются и бранятся.
Подходя к келий о. игумена, привратник научал его, как он должен вести себя, когда они войдут к нему.
-Ты, брат, как войдем к о. игумену, помолись вместе со мной перед святыми иконами, потом сделай земной поклон отцу игумену, сложи руки крестообразно, попроси его благословения и отвечай ему без хитрости и по правде обо всем, о чем он будет спрашивать тебя.
Подошедши к келье о. игумена, привратник постучался и произнес обычную для этого положенную молитву. Когда за дверью послышалось «Аминь», они вошли в келью. В переднем углу висел образ Матери Божией с неугасимой лампадкой, у окна стоял стол, в конце которого у стены сидел в кресле весь белый, как лунь, старец, не седой, а весь белый, волосы и борода как бы нарочно выбелены. Это был о. игумен, он был уже старец преклонных лет, старше восьмидесяти лет, но был еще довольно бодрый, живой и быстрый, лицо приятное, глаза ясные и свежие. Как научил привратник, простец, помолившись перед образом Богоматери, сделал земной поклон о. игумену и, сложивши руки крестообразно, сказал:
- Благослови, отец игумен!
- Бог благословит тебя, чадо!
Отец игумен перекрестил-благословил его и спросил:
- Зачем ты пришел сюда?
- Пришел я сюда, в Царство Божие, чтобы жить, и потому прошу тебя, прими меня.
- У нас очень строго здесь, - сказал о. игумен, - и ты не выживешь, уйдешь.
- Не уйду, перенесу все строгости, до смерти буду жить, - отвечал простец.
- Здесь у нас все имеют послушание, все трудятся, работают, с усердием посещают Богослужения, молятся Богу, строго соблюдают посты, слушаются и уважают старших. Избегают всемерно ложь и неправду, говорят только одну истину. Шутки и смех у нас не допускаются. Все молятся. Главное же иметь послушание о. игумену или старцу, которому поручит о. игумен, и ничего не делать по своей воле, а только с благословения.
Говоря всё это, о. игумен внимательно осматривал и изучал простеца. Проницательный взор о. игумена не ошибся, определив в нем бесхитростного и правдивого человека, и о. игумен почувствовал к нему отеческое расположение. Отцу игумену даже желательно стало, чтобы простец остался у них, он со всей искренностью, проникнутый отеческим расположением, стремился сделать ему добро и потому, высказавши ему необходимые условия общежительного устава монастыря, спросил:
- Согласен ли ты исполнить всё то, что я высказал тебе?
- Всё выполню, только прими меня.
- В таком случае, Бог тебя да благословит, принимаю тебя, будешь жить у нас под покровом Матери Божией. Давай помолимся Богу. О. игумен, поднявшись, с благоговением перекрестился, прочитал молитвы «Царю Небесный...», «Отче наш...» и три раза «Богородице Дево...», и снова благословил простеца, как уже новоначального брата, а затем приказал привратнику позвать старшего алтарного (пономаря). Когда тот пришел, о. игумен сказал ему:
- Вот, брат, Бог тебе послал помощника вместо заболевшего, ты возьми его к себе, он у тебя будет послушником, научи его послушанию, трудолюбию, обращению, порядкам и всей монашеской жизни. А ты, - обращаясь к простецу, продолжал о. игумен, - слушайся его и чистосердечно открывай ему все свои мысли и желания. Будешь усердно трудиться, скоро оденем тебя в подрясник, только слушайся, говори правду и не обманывай. Идите, Бог вас благословит.
И отец игумен, благословивши, отпустил их от себя.
Старший алтарный, которому поручил о. игумен простеца, был монах уже немолодой, долго проживший в монастыре и прошедший все виды послушаний, он был искусный монах: честный, трезвый, трудолюбивый и рассудительный. Отец игумен питал к нему доверие, и среди братии он пользовался авторитетом. Приняв новоначального, старший алтарный поместил его в своей келье. Отец игумен, приняв простеца, по своему отеческому расположению сделал для него весьма большое исключение, а именно: все новоначальные после своего поступления в монастырь помещаются в странноприимном доме. Простеца же, искавшего Царства Божия, уважая его желание, принял и поселил о. игумен в самом монастыре, по понятию простеца, в самом Царстве Божием, и определил на самое важное послушание - быть помощником алтарному. По своим нравственным качествам и по своему характеру простец вполне заслужил это назначение. Единственный недостаток был у него тот, что он не умел и не знал общежительного монашеского обращения. Но этот недостаток вскорости был устранен, он под руководством своего мудрого наставника с усердием трудился и изучал все, касающееся монашеской жизни.
Была суббота. К малой вечерне, которая служится перед всенощной, простец попасть не мог. В шесть часов зазвонили ко всенощной. Мерно и гулко раздавались звуки большого колокола и далеко-далеко разносились по дремучему лесу кругом. В открытую калитку вереницами начали приходить богомольцы из гостиницы и из окрестных сел и приезжие из городов. Из всех дверей корпусов тоже спешно выходили монахи и направлялись в церковь. Простец со своим руководителем вместе со всеми вошли в храм. Руководитель поставил его позади правого клироса, в стороне от игуменского места, где было небольшое возвышение, откуда ему лучше и удобней было смотреть и наблюдать за всем. В храме было прохладно и приятно после душного воздуха, который был снаружи. Приятность увеличивалась еще более от благовонного душистого ладана, который поднимал и ободрял настроение и делал храм чем-то неземным. С высокого пятиярусного иконостаса, со святых икон кроткие лики угодников Божиих с любовью смотрели на всех молящихся. Они как бы говорили всем всею своею жизнью и подвигами: «Не скорбите, братие, весь мир во зле лежит, спешите в храм Божий, здесь тихое пристанище, здесь земное небо, здесь дом Отца Небесного, духом и мы вместе с вами, отойдут от вас все скорби, и осенит вас благодать Божия».
Храм наполнили молящиеся. Оба клироса - правый и левый - полны были монахами-певчими. Одеты они были по-разному: одни стояли в длинных подрясниках, подпоясанные ременными поясами и с четками в руках - это послушники, новоначальные. Другие одеты были, кроме подрясников, в рясы с широкими рукавами, имея на головах клобуки с наметками и с четками в руках - это рясофорные монахи. Третьи поверх ряс имели длинные, широкие, без рукав накидки-мантии - это мантийные монахи, принявшие монашеский постриг; в числе их были и иеродиаконы, некоторые из них имели серебряные и золотые кресты на груди - это иеромонахи. Все стояли чинно в ожидании начала Богослужения. В храме было тихо, только слышны были изредка вздохи горестной души какого-либо богомольца, стонущего под тяжелыми ударами житейских невзгод и обуреваемого жестокими волнами свирепого житейского моря.
Открылись Царские Врата. Среди всеобщей тишины раздался голос священнослужителя, началось богослужение. Канонарх возгласил: «Благослови, душе моя, Господа», и правый клирос подхватил дружным хором слова канонарха, и началось пение предначинательного псалма. Пели особым напевом. Что-то было особенное в этом пении. Красота, стройность и чудесные звуки голосов поющих монахов делали пение необыкновенным, неподражаемым и очаровательным. Оно выходило из уст, наполненных благодатью, выливалось из сердца, дышащего любовью, оно украшалось и услаждалось пламенным усердием поющих, и потому оно было необыкновенное, по любви и усердию неподражаемое. Оно пленяло слух своею стройностью, услаждало душу и сердце благодатною росою и охватывало все существо человека необыкновенными переживаниями. Такое пение можно услышать только в монастырях, от поющих с любовью и усердием, наподобие св. Ангелов, прославляющих Бога, в сердцах которых Царство Божие и обитает Сам Бог. В миру самые первоклассные хоры, безусловно, технически поставлены гораздо лучше, но они не имеют в исполнителях той внутренней духовной силы, любви и усердия к прославлению Бога, какие имеют монахи, и потому пение мирских хоров, хотя и красиво, но не так действует на душу.
Простец на своем месте стоял и молился. Чудесное пение поразительно действовало на его чистое сердце. Он весь охвачен был неземными переживаниями. Из глаз его текли слезы, не слезы горя и страдания, а слезы радости и счастья. Он преисполнен был благодарным чувством ко Господу за милости, полученные им в настоящий день, и от радости стоял как бы на небе. В лице поющих монахов ему представлялось славословие св. Ангелов, которые, окружая Престол Божий, немолчно прославляли Господа. Пение предначинательного псалма раскрывает пред умственным взором верующего дивную картину мироздания, где все сотворенные разумные существа прославляют, благословляют Бога, Всемогущего Творца и Промыслителя, Дивного в делах Своих, вся премудрости Сотворившего. Пение псалма продолжалось очень долго, пели весь псалом с положенными припевами. Простец и все молящиеся готовы были слушать пение сего псалма без конца, но оно умолкло и сменилось молением о всех людях и о всем мире. В душе чувствовалось блаженное состояние, самое сердце молящегося как бы растоплялось, расплывалось и погружалось в благодатных волнах промыслительной Десницы Милосердного Отца Небесного.
Отражением сего блаженного состояния молящегося служит пение 1-го псалма:
«Блажен муж...» В древности греческий философ Диоген днем с зажженным в руках фонарем ходил, ходил по улицам и площадям многолюдного города Афины, искал среди толпы, среди людей всевозможных возрастов, общественных положений и имущественных состояний, искал человека, по-видимому, блаженного. Так он и не нашел, и умер, не видевши блаженного мужа. Но если бы он пришел в среду молящихся в храме, где молился простец, в лице простеца и в лице других молящихся он нашел бы искомого. Он бросил бы и разбил бы свой фонарь и с радостью воскликнул бы: посмотрите, вот он, искомый человек - это блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и на пути грешников не встает, который весь в Боге, и Бог в нем.
Пелась первая кафизма Псалтири. Каждый псалом в своих стихах выражал состояние души, стремящейся к Богу. То блаженной и счастливой, осененной благодатию Божией, то жалкой и несчастной, подавляемой грехами, то борющейся со страстями и пороками, то окруженной врагами видимыми и невидимыми и ищущей благодатной помощи и милости от Господа, то, наконец, радующуюся и торжествующую о Господе. Порядок богослужения переносил мысль верующего к временам Ветхого Завета, когда все человечество погружено было во мрак заблуждения, когда и еврейский народ, которому было дано божественное откровение и закон для жизни, колебался, предаваясь идолопоклонству. Лучшие люди Израильского народа: патриархи и пророки - с воплем душевным обращались к Богу: «Господи, воззвах к Тебе, услы-ши мя...», - взывали они; подражая им, оба хора - правый и левый - сладкозвучными голосами стройно и плавно пели молитвенный вопль души скорбящей, страждущей, болящей и обремененной грехами, скорбь, излагающуюся в стихах избранных трех псалмов. На смену ветхозаветному времени приходит благодатное время Нового Завета, которое принесло с собою благодать, милость и мир. Чудесное проявление благодатной помощи, явленной всему человечеству с пришествием на землю Христа Спасителя, прославлялось в пении стихир. Они пелись обоими хорами с канонарха-ми. Внятно, громко, отчетливо и нежно, бархатным голосом, канонарх каждого клироса произносил стих песнопения, а хор, как благозвучный орган, пел стих, произносимый канонархом. Молящиеся с восхищением слушали слова, произносимые кано-нархом, и, как исцеляющий бальзам, принимали их в свои сердца. Чудные и нежные голоса канонархов вместе со святыми словами стихов священных песнопений проникали в самую глубину скорбящей души, прогоняя из нее весь мрак скорбей, страданий, наполняя ее миром и надеждой. Канонархи, как Ангелы со светильниками, святыми словами божественных песнопений проникали в душу и сердце каждого молящегося, зажигали в нем искру божественного огня.
Особенно поразительно было пение последней стихиры в честь Матери Божи-ей, мощному ходатайству Которой Святая Церковь поручает все свои молитвы и прошения. Для пения этой стихиры оба хора - правый и левый - вышли с клиросов на середину храма и соединились вместе. Впереди шли иеромонахи, за ними иеродиаконы и монахи в длинных мантиях и в клобуках и с четками в руках, как шестикрылые херувимы, окружающие Божественный Престол, длинной и 'широкой мантией и клобуком закрывая себе руки, ноги и главу. После всех вышли и послушники. Картина была изумительная. Мощно, торжественно, плавно и величественно раздались звуки умилительного напева, воздух колебался и дрожал, казалось, дрожали и самые своды храма. Под действием мощных звуков, дружных голосов поющих чудилось, что и самый купол поднимается вверх от стен храма и над головами вот-вот покажется звездное небо. И оттуда, из глубины небес, окруженная Небесным воинством и с ликами Святых Угодников, в дивном сиянии явится ниспускающаяся в храм к молящимся Пречудная Матерь Божия со Своим Материнским Покровом. А навстречу Ей несутся широкой волной слова песнопения: «Кто Тебе не ублажит, Пресвятая Дево». Всю всенощную, длившуюся около пяти часов, простец простоял с неослабным вниманием, усталости не чувствовал, только радовался духом и был доволен своим положением. В келью вернулись вместе с руководителем около двенадцати часов и мирно отошли к покойному сну до утренней ранней обедни.
Под мудрым руководством опытного наставника простец трудился с усердием. Они после богослужения убирали святой алтарь и весь храм, заправляли лампадки, протирали святые иконы и вообще наводили порядок и чистоту. Ко всему простец относился внимательно. Руководителю достаточно было один раз показать ему всякое дело, и он уже начинал делать, как опытный и знающий дело, и притом работал и трудился не леностно, а с любовью. Трудолюбие и честность простеца возвышали его в глазах руководителя, и руководитель не мог налюбоваться на его усердие и рачение. Спустя неделю после его поступления, о. игумен благословил его, как и всех новоначальных, надеть подрясник с поясом, четки и скуфью. Нарядившись настоящим послушником, простец от радости плакал, он как бы вновь родился для другой жизни. И жизнь его была действительно другая, отличавшая его ото всех. Он был прост и незлобив, тих и кроток, смирен и уважителен ко всем. Всех слушался и уважал, каждому старался чем-либо послужить, уважить и угодить, и потому через ко-ооткое время от всех заслужил любовь и уважение. Детская простота, над которою, будучи в селе, терпел он насмешки и издевательства, в монастыре возвышала и выделяла его. На него смотрели, как на примерного, в подлинном значении слов, раба Божия. Через короткое время с работою он настолько свыкся, что руководителя своего ни к каким работам не допускал, все делал один, разве в редких случаях перед большими праздниками, когда работы накоплялось много, руководитель немного помогал ему.
Простец искал и нашел Царство Божие, он жил в нем, везде и всюду своими духовными очами он видел Бога и всегда со страхом и трепетом ходил, работал, ел, пил, спал и трудился пред Ним. Особенно он любил оставаться после Богослужения в церкви на уборку. Когда уйдет весь народ и вся братия, он, оставшись один, начинает уборку производить, тихо напевая песнопение Матери Божией: «Под Твою милость прибегаем, Богородице Дево». Работа спорилась в руках его, он не чувствовал усталости, он твердо верил, что ему невидимо помогают Святые Ангелы, он трудился и радовался. Когда же заправлял лампадки или протирал святые иконы, простец, как с живыми, беседовал со святыми угодниками. Со страхом и благоговением подходя к ним, он с усердием просил их благословения и святых молитв, с любовью лобызал стопы их ног.
Однажды, убирая храм, поражен он был дивным видением. Он поднял глаза на верх высокого пятиярусного иконостаса и увидел там Распятие. Прежде он много раз видел это распятие, но оно ничем не поражало его, и он, по обыкновению всегда с благоговением относившийся к святыням, почитал и чтил его, но оно ничем не поражало его взора, и он как бы не замечал его. На этот раз оно поразило его тем, что он увидел на кресте распятым живого Человека. Страх и ужас охватили его. Долго он смотрел с состраданием и с сердечною болью на Страдальца и к великому своему удивлению заметил, что Распятый повернул голову, и открытые глаза его с любовью смотрят на него. Евангельскую историю страданий Христа Спасителя он знал и, смотря на святые кресты с изображением Распятия, он понимал, что это изображение Страданий на Кресте Спасителя мира, которое происходило очень давно, так давно, что никто из живых предков не помнит это печальное событие, а можно узнать о нем только из Евангелия. «На Распятии изображен Страждущий Христос, но Кто же это там наверху Живой Распятый?» - думал он. Из глаз его от жалости полились слезы, и он, поскорее кончив работу, отправился в келью с намерением спросить и узнать точно о Распятом от своего руководителя.
Было послеобеденное время перед самой вечерней, руководитель его сидел в келий за книгой. Простец, выждав время, когда он окончит чтение, обратился к нему с вопросом:
- Отче, я сегодня поражен был во время уборки необыкновенным видением, которого раньше не замечал.
- Что же ты видел, брат?
- Скажи, отче, кто это над иконостасом, Живой Распятый Человек? На крестах изображается Страдающий Христос, это только изображение и Распятие происходило давно, но там, наверху, Живой Человек Распятый. Долго я смотрел на Него и видел, как Он повернул голову ко мне, и Его открытые глаза с любовью смотрели на меня!Скажи, отче, Кто это?
Руководитель понял, что чистую душу простеца Господь посетил благодатным видением, и чтобы не подать ему повода к гордости и тщеславию своим объяснением и чтобы в дальнейшем держать его в рамках смирения и страха Божия, вначале он как бы не верил и сомневался о виденном простецом, а потом, притчей, дал ему объяснение.
- Может быть ты, брат, ошибся, вместо Распятого Спасителя видел живого человека или само Распятие тебе показалось живым?
- Нет, отче, я видел Живого Человека, долго смотрел на Него, Он повернул голову, и взгляд Его направлен был на меня, Он живой и сейчас там.
- В таком случае, если ты видел Его Живым, я тебе скажу, кто Он, Этот Живой Человек, только ты об этом никому не говори, Его никто не видит, и Он редко кому показывается. Никому не скажешь?
- Нет.
- Так слушай. Дело было давно, сюда к нам поступили два брата, они были молодые, отец у них богатый. Отец игумен, знавший их отца, принял братьев с любовью и, как хороших детей доброго отца, определил на службу, дал им послушание церковное, как и нам с тобой. Вначале они несколько лет работали и трудились усердно, но потом, с течением времени, старший брат начал лениться, редко посещая церковные службы, плохо исполнял свою работу и начал вести жизнь нехорошую и, наконец, совсем пропал. Младший брат всегда жил хорошо, трудился с усердием, работал и исполнял свое дело честно, был кроток и смирен. Жалел своего старшего брата и всё выполнял за него, плакал и уговаривал его, когда тот начал вести жизнь нехорошую, греховную. Но старший не слушал его, делал все по-своему, что и привело его к окончательной погибели. О. игумен слышал про нехорошую жизнь старшего брата и нередко спрашивал младшего про поведение брата, тот защищал, жалея его, говорил только одно хорошее.
О. игумен верил ему. Когда же распутный брат совсем погиб, о. игумен разгневался на меньшего за то, что тот защищал его и не говорил про него истину. О. игумен у нас очень строгий и потому, разгневавшись, он взял меньшего брата, поднял его туда на иконостас, и там распял его на кресте (так старший алтарный рассказал простецу притчу о согрешившем праотце Адаме и пострадавшем за грех Адама и всего человечества Христе). Будь и ты внимателен и осторожен в дальнейшей жизни своей. Теперь ты трудишься с усердием, работаешь честно и живешь, как нужно, смотри, не меняй своего поведения, не ленись и впредь не соблазняйся греховною жизнью. Если будешь лениться и жить не так, как следует, если начнешь грешить, разгневается на нас о. игумен и, по своей строгости, тебя, а может быть, и меня вместе с тобой поднимет туда и распнет на крестах, и никто не будет знать об этом.
Простец со вниманием слушал рассказ своего руководителя и до глубины души ему жаль было меньшего брата, страждущего невинно, страждущего за грехи и проступки другого. В душе его явилось желание как-нибудь помочь Страждущему, облегчить Его болезни и страдания. За себя он не боялся, никогда у него в мыслях не появлялось в чем-нибудь изменить свою жизнь и поведение. Напротив, он стремился еще более трудиться, поститься, молиться и жить, как жили святые угодники. На другой день, после богослужения, оставшись в храме один для уборки и кончивши свое дело, он встал на середину храма, поднял голову кверху и начал внимательно смотреть на Распятие над Иконостасом. И опять на кресте увидел Распятым Живого Человека, вот Он повернул к нему голову и смотрит на него. Простец почувствовал в душе своей особенную жалость и тихую радость. Сердце его трепетало, и он не в силах был скрыть своего чувства сострадания и жалости. Он готов был сам подняться туда и помочь чем-нибудь Распятому. Не выдержавши своего чувства, он с волнением спросил Распятого:
- Брат, Тебе, наверно, очень больно страдать на Кресте?
- Да, больно, - отвечал Распятый.
- А нельзя ли, хотя на немного, сойти с креста, чтобы отдохнуть?
- На малое время можно сойти, но я боюсь о. Игумена, он, если узнает, еще более накажет.
- Не бойся, он не узнает, я никому об этом не скажу, будем знать только вдвоем.
- Хорошо, сойду, только чтобы никто не знал.
- Я церковь запру и никто не услышит и не узнает, но как сойдешь? Лестницы такой высокой нет, по стене оборвешься, упадешь.
- По карнизу. Я на хоры сойду.
- Ты, наверно, и есть хочешь, небось, давно не ел?
- Давно. Я голодаю, и есть Мне очень хочется.
- В таком случае, я свой обед сюда принесу, и на хорах будем обедать вместе. Пока я схожу за обедом, Ты сойди на хоры.
Простец, закрывши церковь, пошел в келью взять судочки и затем на кухне, попросивши обед в судочки и бережно спрятавши его под полу, осторожно принес в
церковь. По уставу обители, вся братия обедала в трапезной, только в редких и исключительных случаях по болезни и какому-либо неотложному делу допускалось выдавать обед в келью. Простеца уже знали все, что он и днем, иногда и ночью без выхода трудится и работает в церкви, потому никто не препятствовал брать ему обед, когда хотел. Пользуясь тем, он легко и свободно пронес свой обед в церковь. На хорах уже поджидал его Сшедший со Креста Страждущий Брат. Они на скамеечке на хорах расположились обедать и, помолившись Богу, начали есть. Простец никогда не ел такой сладкой и такой вкусной пищи, как этот обед, но он думал не о себе, а заботился о Страждущем Брате, чтобы Его накормить и напоить. Он подавал Ему лучший кусочек хлеба, пододвигал мисочку поближе, угощал, упрашивал Его подкрепить Себя пищею, всячески старался показать Ему свое сострадание и соболезнование в Его Невинных Страданиях. А сердце в груди, как голубь, трепетало от радости, так было радостно, так приятно, что простец как бы таял от радостных переживаний. Он готов был навсегда остаться с Ним и находиться около Него.
Во время обеда простец заметил на руках и ногах раны от гвоздей, из них сочилась Кровь. Он вынул из кармана свой чистый платочек и бережно обтер им Раны Страдальца, с благоговением облобызавши их. Для облегчения душевных страданий, как думал простец, он старался своими словами утешить Страждущего и, умиленно смотря на Него, говорил:
- Очень мне жаль Тебя, Дорогой Брат, Ты невинно страдаешь за Своего согрешившего брата.
- Что же сделаешь? Я грехи его на Себя взял, он согрешил, а Я наказание терплю, он на смерть осужден, а Я за него умер.
- А долго еще будешь страдать?
- Долго, потому что он и теперь грешит и каждый его грех причиняет Мне раны и страдания. Вот видишь ты на голове Моей колючий терновый венец, эти колючие иглы тернового венца - грехи Моего брата. Каждый его грех новой колючей иглой вонзается в голову Мою, и так без конца.
Слушая слова Страдальца, простец опечалился, вздохнувши глубоко, он утер выступившие на глазах слезы. Ему до глубины души жаль было Невинного Страдальца, но помочь Ему, облегчить Его страдания он никак не мог. Заметив скорбь и печаль простеца, Страждущий Брат говорит ему:
- Не печалься обо Мне. Я скоро уйду отсюда к Отцу, Отец у Меня богатый, у Него таких обителей много. Хочешь, Я и тебя возьму с Собой?
- Если можно, бери, я готов идти с Тобою куда угодно.
- Ну, смотри, никому, ни о. игумену, ни руководителю своему и никому из братии не говори, что Я сходил со Креста и ты кормил Меня обедом, и что мы говорили с тобою, - сказал Страждущий.
- Не предупреждай, Дорогой Брат, я не желаю потерять своего счастья, никому не скажу, - ответил простец.
На этом беседа их кончилась.
После этого простец каждый день старался приносить ему на хоры обед и каждый раз почти до самой вечерни беседовал с Ним. Его отсутствие от общей трапезы дало повод обратить на него внимание. Донесли об этом о. игумену. На вопрос о. игумена руководитель ответил, что он в трапезной вместе с братией давно уже не обедает и в то же время и в келий не видно, чтобы он обедал и приносил пищу. О. игумен любил и уважал простеца и не хотел его чем-либо обидеть и оскорбить. Но он боялся и опасался за него, чтобы он не впал в какое-либо искушение или заблуждение, или в диавольскую прелесть, и потому назначил за ним строгую слежку. Не подозревая ничего, простец по обыкновению, с радостным сердцем каждый день спешил накормить Страдальца, а вместе с Ним и сам обедал на хорах. Выследили, что он обед носит в церковь, подслушали и разговор их, только слов не могли понять, слышны были голоса, слов же разобрать невозможно было. О. игумен предположил, что он, очевидно, кого-либо оставляет в церкви и кормит обедами. Но никак не могли выследить и установить, чтобы он кого-либо выпускал из церкви перед ее закрытием. Несколько раз, когда простец закрывал храм, старший алтарный, т.е. его руководитель, вместе с о. игуменом и с прочими из числа старшей братии делали самый тщательный обыск всего храма, и всякий раз не могли установить и найти не только оставленного в храме человека, но даже и признаков, чтобы кто-либо оставался после богослужения. Все поиски оказались тщетными, результатов никаких не достигли, никого не нашли. В таком положении дело оставлять было дальше нельзя, о. игумен кротко, отечески решил допросить самого простеца. Однажды после вечерни, призвавши его к себе, о. игумен, строго смотря на него, сказал ему:
- Ты помнишь, чадо, когда поступал к нам сюда, дал обещание: ничего не делать без благословения, не лгать, а говорить только правду, помнишь?
- Помню.
- Зачем же ты нарушаешь свои обещания?
- Какие? - с недоумением спрашивает простец, а сам весь побледнел от испуга и от проницательного взгляда о. игумена.
- Как какие? Разве ты не знаешь?
- Не знаю.
- Если не знаешь, я тебе напомню.
- Пожалуйста, буду рад.
- Слушай: вся братия обедает в трапезной, а ты где обедаешь? Кто тебя благословил обеды брать и обедать где-то, даже не в келий, а не знаю где? У нас обеды даются в келий, по благословению, больным, и то в редких случаях, а ты каждый день берешь обеды и носишь их в церковь. Скажи, кого ты кормишь в церкви и с кем ты там беседуешь и разговариваешь?
Простец никак не ожидал, чтобы о. игумену было известно, что он обеды носит в церковь и там Кого-то кормит и разговаривает, он хотел скрыть, отказаться, но это сделать был не в силах под строгим и проницательным взглядом о. игумена, который так пристально смотрел на него, что, казалось, проникал своим взглядом в самое его сердце. Он не страшился, что о. игумен, разгневавшись, может и его поднять на иконостас и там распять его, он даже был рад быть распятым вместе со Страждущим Братом, но душе его невыносимо было говорить неправду. И в то же время он дал обещание Страждущему Брату никому ничего не говорить. «Как быть?» - думал он и молчал. Заметив его смущение и колебание, о. игумен повторил ему:
- Не лги, говори правду, добрые люди говорят всегда истину, лгут только обманщики.
Простец, глубоко вздохнувши, мысленно про себя произнес краткую молитву «Господи, помоги!» и вдруг почувствовал, что его осенила мысль сказать всё, как было.
- Прости, о. игумен, - робко опустив глаза вниз, начал тихо, со слезами рассказывать простец, - обед я ношу в церковь и там на хорах я кормлю Страждущего Брата, Которого ты поднял и распял на'Кресте над иконостасом. О. игумен испугался и ужаснулся, когда простец сказал: «Которого ты поднял и распял на Кресте над иконостасом». Но, как мудрый и духовно опытный, старец уразумел, что здесь кроется какая-то особая тайна, не стал ему возражать, а допрашивал дальше, с живейшим интересом, стараясь узнать про чудные явления и видения.
- И что же, Распятый сходил с Креста и спускался вниз?
- Да, Он приходил на хоры, и мы обедали вместе.
- А Он - хороший человек? - спрашивает о. игумен, спрашивает для того, чтобы узнать, какие чувства и переживания имелись на сердце у простеца во время трапезования и беседы со Страждущим.
- Очень хороший, о. игумен, такой хороший, что век не отошел бы от Него, а когда начинает говорить, так всегда бы слушал Его. На сердце бывает радостно, что думаешь: не перенесешь эту радость - умрешь около Него.
Из слов простеца о. игумену стало ясно, что эти явления и беседы божественные, и он с благоговением допрашивал далее:
- О чем же вы беседовали?
- Он рассказывал про распутного брата, за которого невинно страдает, говорил про Своего Отца, что Отец у Него богатый, что у Его Отца много хороших обителей, говорил, что скоро Он отсюда уйдет и меня обещался взять с Собой.
- Вот что, голубчик, - говорит о. Игумен, - в завтрашний день ты возьми и мой обед и накорми Страждущего моим обедом.
- Благодарю тебя за это, о. игумен, - с удивлением сказал простец.
- Меня благодарить не за что, Бога надо благодарить. Когда будете обедать, -продолжал о. игумен, - скажи Ему, что о. игумен сегодня, как узнал, прислал Тебе свой обед и просит Тебя, когда Ты будешь уходить отсюда, взять и его вместе со мной. И ты, брат, попроси Его за меня, будешь просить?
- Буду.
- Ну, иди с Богом, завтра попотчуй Страждущего Брата моим обедом. С радостью вышел простец от о. игумена. Он никак не думал и не ожидал такого кроткого и ласкового обращения, он думал, что о. игумен и его распнет над иконостасом или, по крайней мере, будет сильно бранить его, но вышло совершенно иное. О. игумен сам шлет свой обед Страждущему Брату и просит Его взять с Собой. Он был очень доволен и с нетерпением ждал завтрашнего дня, чтобы поделиться своей радостью со Страждущим Братом.
На другой день простец после уборки храма принес два обеда, Страждущий Брат был уже на хорах. Во время обеда простец упал в ноги Страждущему Брату и говорит Ему:
- Ты прости меня, брат, я виноват пред Тобою!
- В чем? - спрашивает Страждущий.
- Вчерашний день вышла для меня неожиданная история. Откуда и как мог узнать о. игумен об обедах, которыми я кормлю Тебя и о беседах, которые мы ведем с Тобой? И начал меня допрашивать об этом. Хотел было я отказаться, но язык никак не повернулся, и я рассказал все, как есть. Ты прости меня, я дал Тебе обещание никому не говорить и обещания своего не сохранил, прости меня.
- Встань, прощаю тебя; что еще сказал тебе о. игумен?
- Я никак не ожидал того, что произошло, думал я, что и меня он распнет вместе с Тобой, а он даже и не поругал меня. Да что я говорю, он даже обрадовался, когда я чистосердечно открылся ему, что обедами я Тебя кормлю, и сегодня он прислал Тебе свой обед. Кушай, дорогой брат, обед о. игумена.
- А не говорил ты ему, что Я скоро отсюда уйду к Отцу и тебя возьму с Собой?
- Как же, говорил, и он просится захватить и его. Возьмешь ли его?
- Нет, не возьму, - отвечает Страждущий.
- Почему? - с недоумением спрашивает простец.
- Дела у него неисправны.
- Так, Брат, как-то нехорошо. Меня, молодого, берешь, а его, старца, не хочешь взять, посмотри: он весь седой, и как его все любят, его следует обрадовать, пусть и он с нами пойдет к Твоему Отцу, без него и мне неудобно. Дай обещание, что возьмешь, я ему передам, и он обрадуется. Возьми, прошу Тебя. И простец перед Страждущим опустился на колени.
- Встань, брат, ради тебя, что ты просишь, возьму и его. Только скажи ему, пусть он вспомнит и оплачет грехи своей юности и покается в них. В завтрашний день обеда сюда не приноси. Меня здесь не будет. Через две недели от сегодняшнего дня приду за тобой, а потом через две недели и за о. игуменом, а теперь иди в келью свою.
С нетерпением ждал о. игумен прихода простеца и когда узнал, что по просьбе его Страждущий Брат возьмет и его, начал готовиться. Управление монастырем передал наместнику, а сам, затворившись в келий своей, проводил остатки дней своих, готовясь к смертному исходу. В начале второй недели назначенного срока простец заболел. С каждым днем ему становилось хуже и хуже, он слабел, догорал, как свеча. О. игумен постриг его в схиму, и каждый день причащали его. В последний день второй недели, после Литургии, причастившись Святых Христовых Тайн, он тихо и мирно почил о Господе, отошел в вечность. Лицо его было покойно, и радостная улыбка была на устах его. В жизни своей искал он Царства Божия и нашел его. От Царства Божия на земле перешел в Царство Божие на небо, в Царство Небесное вместе с душами праведных, всегда наслаждаться блаженным лицезрением Господа.
После погребения простеца и сам о. игумен тоже принял пострижение в схиму и, готовясь к последнему дню, ежедневно принимал Святые Тайны. В назначенный день и он, окруженный всей братией, мирно скончался, предал душу свою Господу, которому работал и трудился всю свою жизнь. Вечная им память в боголюбивых потомках!
