Назад

И пусть не говорят, как это вошло в обыкновение, что если признается Халкидонский Собор, то должны соблюдаться все решения, которые были на нем приняты. Или что все решения Собора следует признавать безоговорочно, а если что-либо отвергается, то вообще его не следует признавать. Итак, пусть знают, что одно — то, что было принято в согласии со Священным Писанием и преданием Святых Отцов, по правилам и канонам Церкви, в соответствии со всеобщей верой и католической и апостольской истиной, ради которой Апостольский Престол и созвал этот Собор, и одобрил его по завершении, то это безо всяких оговорок принимается всею Церковью, другое же, что было там высказано несоответственно и даже скорее легкомысленно, чего никак не поручал Апостольский Престол и что, как известно, сразу же было отвергнуто престоятелем Апостольского Престола, а затем и его преемниками, несмотря на требование императора Маркиана [Речь идет о 28 каноне Халкидонского Собора]. Об этом и тогдашний глава Константинопольской Церкви Анатолий заявил, что и он сам этого не принимает и подтверждает, что это находится во власти предстоятеля Апостольского Престола. Так вот, это другое Апостольский Престол не принял, потому что он ни за что не потерпит того, что противоречит привилегиям Вселенской Церкви. Так что же? Если в священных книгах, которые мы почитаем и которым следуем, встречается и язычество, и рассказы о преступных деяниях, разве должны мы равным образом и это почитать, и этому следовать, на том основании, что это содержится в священных и достопочтенных книгах? О святом Петре, первом из апостолов, написано, что он, стремясь проповедовать благодать Нового Завета так, чтобы не отходить от установлений закона ветхого, действовал как бы в подражание иудеям и язычникам. Так неужели по этой причине должно подражать тем его деяниям, которые по заслугам осудил и его соапостол и которых сам он впоследствии неуклонно избегал, и принимать наравне с тем, что он, будучи первым из апостолов, проповедовал ко спасению? Неужели же истинное его учение следует отвергнуть вместе с тем, что возникло вследствие человеческой слабости, или же принять его беспомощное незнание вместе с совершенным учением? И неужели же и в книгах самих еретиков не найдется многого, что являлось бы истинным? И неужели же истину следует отвергнуть потому, что отвергаются книги еретиков, содержащие много лживого? И разве следует принимать их лживые книги на том основании, что кое-где в них содержится истина, которую невозможно отрицать? Апостол говорит: «Все испытывайте, хорошего держитесь» (I Фее. 5, 21), Мы знаем, что апостол (Деян. 10) заимствовал кое-что даже из языческих книг. Но неужели из-за этого следует принимать все, что утверждается в этих книгах? Сам апостол (Фил. I) говорит, что множество проповедников по-разному проповедует Христа, но следует принять Христа, как бы Его ни проповедовали, но он не утверждает тем самым, что не нужно избегать той проповеди, когда проповедуется неверно. Он сам жалуется (Фил. 3, 2) на «злых делателей», у которых, как он учит, одно нужно отвергать, а другому следовать. Эти и подобные примеры учат нас, и божественные свидетельства подтверждают, что не все кем-то сказанное или где-то написанное следует без разбору принимать, но, нужно, позаимствовав благое, отвергать вредное. Грешный человек карается смертью, и однако же смерть, на которую осудили Иисуса Христа, покарала дьявола, потому что когда не было причины смерти, то есть греха, то не нужно было нести наказание. Приговор уфожает или выносится заблуждению. И приговор, вынесенный этому заблуждению, никогда не подлежит отмене. Итак, поскольку заблуждение как таковое никогда не перестанет быть заблуждением, постольку оно никогда не освободится от вынесенного приговора, и поскольку признается, что заблуждение подлежит каре, то сколь долго оно ни будет ей подлежать, это будет правильным. Итак, пребывающие в этом заблуждении подпадают под приговор этому заблуждению, и пока они в этом грехе пребывают, они никак не могут быть освобождены, как и само заблуждение, в котором они упорствуют, не может быть оправдано. Ибо само заблуждение никогда не получит оправдания, но лишь те, кто действительно от него отойдет и откажется. Следовательно, пока заблуждение пребывает в них, оно несет свое осуждение, которое никогда не исчезнет, потому что заблуждение всегда заслуживает наказания. И причастные этому заблуждению либо навеки причастны наказанию, если они не перестанут упорствовать в своем заблуждении, либо, если они отступятся от него, как только станут непричастными заблуждению и отделятся от него, вследствие этого станут непричастными и наказанию этого заблуждения. Заблуждающийся, которому присуждается наказание, подлежит этому наказанию, пока он пребывает в своем заблужде-. нии, потому что заблуждающийся не может оставаться без наказания за заблуждение. И это наказание вечно и никогда не может 1 быть отменено, доколе он упорствует в своем заблуждении. Если > же он перестанет упорствовать в заблуждении, наказание, к которому навеки присужден заблуждающийся, для не заблуждающегося, то есть ставшего другим по сравнению с тем, кому оно было вынесено, не только не может быть вечным, но не является уже и наказанием. Ибо он уже не тот, кому оно было вынесено. Ведь оно было вынесено заблуждающемуся, а не, тому, кто не заблуждается. Ибо заблуждающийся присужден к нему навечно, и оно навеки связывает заблуждающегося, а над свободным от заблуждения уже не имеет силы. И пусть заблуждающемуся наказание было определено навечно, пусть было сказано, что от него никогда нельзя освободиться. Оно пребывает неизменным, но совершенно очевидно, что этот приговор означает, что наказание не отменяется, пока тот, кому оно было вынесено, пребывает в своем заблуждении. Не заблуждающемуся, однако, не может быть наказания, поскольку не заблуждающемуся оно не должно выноситься. Итак, то наказание, которое следует заблуждающемуся, никак не изменяется и не отменяется. Следовательно, оно выносится тому, кто под него подпадает, не может быть никогда отменено для того, кому предназначено, а над тем, кто под него не подпадает, не имеет власти, следовательно, оказывается безосновательным и не имеет прав в том случае, где нет повода для его существования. Священное писание изобилует примерами правосудия такого рода. Говорится: «Да исчезнут грешники с земли, и беззаконных да не будет более. Грешники да перестанут быть грешниками. Да исчезнут, то есть отступятся от своих грехов.» (Псал. 103). Впрочем, если бы грешники, следуя словам пророка, исчезли бы, так, что их совершенно не осталось бы, кого мог бы спасти наш Искупитель, Который пришел призвать не праведников, а грешников (Лк. 5)? Или о ком говорит апостол: «Христос пришел в мир спасти грешников, из которых я первый» (1 Тим. I, Рим. 5)? И: «Бог послал Сына Своего, ибо мы были грешниками» (Гал. 4) и прочее того же рода? Поистине большая часть грешников погибнет совершенно, до конца упорствуя в своих грехах, и по отношению к ним этот приговор останется неизменным и никогда не отменится; однако каким же образом этот же приговор останется неизменным по отношению к тем грешникам, которым он был вынесен навечно, но которые не остались таковыми, то есть не упорствовали до конца в своих грехах? Ведь и они погибнут; но это грешники, обреченные не на вечное наказание, на искупление; и соответственным тому, как грешники погибнут, будет для них и приговор: либо продлится до тех пор, пока они не перестанут быть грешниками, или же сделает так, чтобы грешников не стало. В последних приговор исполнится до конца, погибающих грешников он уже никогда не исправит. И этот же приговор не может оставаться в силе для негрешников, потому что над теми, против кого он не был обращен, не имеет никакой власти. Таким образом получается, что ни сам по себе, ни при каком-либо посредстве этот приговор не отменяется, и, сохраняя свою силу в отношении тех, против кого направлен, отчуждается от тех, которые не подпадают под его действие. Но, оставаясь неизменным, он не может применяться к тем, кому он не был вынесен. Господь сказал, что согрешившим на Духа Святого не простится ни в сем веке, ни в будущем. (Мф. 12).
А скольких мы знаем грешащих на Святого Духа, то есть различных еретиков, ариан, евномиан, македонян, которые, обратившись к католической вере, получили здесь отпущение своей хулы и надежду на будущее прощение? И от этого не становится неистинным приговор Господа и не считается, что его можно каким-либо образом отменить, поскольку в отношении грешников, если они упорствуют, он вовеки пребудет неизменным, а к тем, кто перестал быть грешником, он неприменим. Так следует понимать и эти слова блаженного апостола Иоанна: «Есть грех к смерти. Не о том говорю, чтобы он молился. Но есть грех не к смерти. О том пусть молится.» (1 Ин. 5): есть грех к смерти - пребывающим в этом грехе; и есть грех не к смерти - отходящим от этого греха. Итак, нет никакого греха, об отпущении которого либо не молила бы Церковь, либо властью, данной ей от Бога, не могла бы отпустить отрекшемуся от него или утешить раскаивающихся, о чем говорится: «Что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе» (Мф. 18, 18). В чем бы ни состояла вина, сколь бы страшной и сколь великой ни была, приговор ей остается в силе, приговор, о котором сказано, что его никогда не отменить: он имеет бессрочную власть. Все это следует учесть и при рассмотрении приговора, вынесенного Акакию, где ему хотя и было сказано «никогда не будешь помилован», но однако не было добавлено:
даже если одумаешься, даже если отступишь от своего заблуждения, даже если перестанешь строить козни. Из всего этого ясен смысл сказанного: никогда не будешь помилован, имеется в виду, оставаясь таковым, каким был осужден, а не став таким, который должен быть оправдан как не подлежащий осуждению. И так как он не подлежал обвинению, поскольку не было причины для обвинения, то безусловно был бы оправдан, поскольку оказалось бы, что он должен быть оправдан как не подпадающий под необходимость действия данного приговора, ибо, став другим и освободившись от осуждения, он был бы оправдан, поскольку по отношению к таким людям приговор ни в коем случае не остается неизменным. Но разве он посылал, просил, требовал и был отвергнут? Итак, он сам сделал свой приговор не подлежащим отмене, потому что предпочитает оставаться таким, который никак не может быть помилован, и не желает становиться таким, против которого приговор, остающийся в силе по отношению к упорствующим, не может оставаться неизменным, потому что против ставшего не таким не имеет прежней силы. И, как уже было сказано, этим опасным примером были еще больше увлечены те, кто должен подпасть под тот же приговор и кто должен стремиться, чтобы не остаться такими, кому этот приговор будет вынесен безвозвратно, и постараться начать быть такими, для кого этот непреложный приговор может быть отменен. Потому что, если они не останутся такими, для кого вынесенный приговор не может быть отменен, а, повторяю, станут не такими, то приговор может быть отменен; а Акакию, не пожелавшему быть не таким и пребывающему таким до самого конца, и приговор пребывает непреложным: не желающему стать не таким приговор не может быть изменен. Разве не было у Акакия стольких предшественников, примеру которых он мог бы следовать: они, оказавшись замешанными в Эфесский разбой [Эффеский собор 449 г., названный современниками «разбойничьим» за скандальный характер его заседаний.], все же смогли признать свою вину? А ведь (хотя этого и не было сказано) могли бы заслужить вечное осуждение, если бы не одумались и не стали бы не такими, каковыми будучи, заслуживали вечного осуждения, и так заслужили отмену направленного против них приговора, отступившись от причины вечного осуждения, а если бы они упорствовали, осуждение осталось бы непреложным. Итак, нет никакой разницы, ничем не отличается, провозглашают ли кого-нибудь никогда не подлежащим прощению или не провозглашают, и поскольку церковный приговор касается лишь виновных и кознодеев, постольку ему <Акакию> никак не может помочь то обстоятельство, что он не был провозглашен никогда не прощаемым, но если он и далее будет пребывать в своем заблуждении, то безусловно станет не подлежащим помилованию, и не избежит этого никак, кроме как став не таким; так, нельзя кого-нибудь осудить заранее, и если сказано, что никогда нельзя будет помиловать, то это означает, что никак нельзя будет его помиловать, если он будет упорствовать в пребывании таким, каким он был осужден, и никогда не будет помилован, оставаясь таким, каким он был обвинен. А что не добавлено, даже если раскается и исправится, то безо всякого сомнения ясно, что тогда будет свободным, поскольку стал не таким, о котором было сказано, что он не подлежит помилованию, но стал таким, о котором не было сказано, что он не подлежит помилованию, то есть очистился и исправился и, следовательно, может быть помилован. Заметим, что тем, кто говорит хулу на Святого Духа, если они раскаиваются и исправляются, прощается и здесь, и в будущем веке, и это не значит, что приговор Господа может меняться: он остается неизменным против тех, которые сами остаются неизменными, а не против тех, которые стали другими. Пока они пребывают в грехе, они таковы, кому не будет прощения. Когда же отойдут от этого, делаются не теми, кому было сказано, что не простится им. И поэтому может не отпуститься ни здесь, ни в будущем веке тем, кто не стал такими. Иначе (да не случится того!) покажется, что Церковь напрасно возвращает их в свое лоно. Однако поскольку она не может обманываться, то это нужно понимать таким образом, что приговор Бога остается неизменным, а изменения могут происходить лишь с нами. Итак, Акакий таков, кому вынесен приговор без права помилования. И таким он и остался до самого конца, таким и не перестал быть. Итак, он и сегодня таков, каковому был вынесен приговор. И не таким уже не может быть, и, следовательно, пребывая таким, никогда не должен быть оправдан:
каковой если бы перестал быть таковым, то для не такового не остался бы неизменным приговор, потому что не такой, о каком было сказано, что он никогда не подлежит помилованию, может быть прощен, и для не такового утрачивает силу невозможность помилования, и поэтому может случиться, что он подлежит помилованию. Но с этим не согласился Апостольский Престол, этого не добился император и не поддержал Анатолий. Все (как сказано) во власти Апостольского Престола. Итак, что на Соборе одобрил Апостольский Престол, то сохраняет свое значение, а что отверг, не может иметь силы: и только у Апостольского Престола есть право определять, что Собор постановил принять несоответственно порядку, а Собор призван не выносить повторный приговор, но вместе с Апостольским Престолом исполнять прежний. Все то, что было сказано об одном человеке, либо оставшемся таким, какой по заслугам был присужден к наказанию, либо ставшем не таким и освобожденным от того приговора, который не такому не был вынесен, может быть отнесено и к любому государству, и к народу, и к племени, и ко всему миру.
Ибо о мире сказано, что он погибнет, - а слово Божие не может быть ложным, и тем не менее оно не исполняется, если мир отходит от неправедных устремлений. Так, Тир, и Берит, и Газа (Иер. 47), и Египет обречены были погибели, а потом в Евангелии (Лк. 10) узнаем, что они спасены. Итак, погибнут двояким образом: или упорствуя в том, чему был вынесен такой приговор, или отступившись от того, из-за чего были подвергнуты такому приговору, и ставши иными: и тогда вынесенный им прежде приговор уже не будет относиться к изменившимся, поскольку он был вынесен тем, какими они были, а не тем, какими они стали. Так Бог устами пророка Исайи обрек погибели род Иудейский:
Ибо огрубело сердце народа сего, и ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем, и не обратятся, чтобы Я исцелил их (Ис. 6). Ибо здесь ясно видна невозможность исправления и исцеления, и отнимается сама надежда на то, что они одумаются. Однако мы знаем, что из этого народа вышли апостолы и первая Церковь, и тысячи людей в один день были спасены крещением (Деян. 2). Они остались такими же, кому был вынесен тот приговор, и не были допущены к спасению через исправление, и по Божьему приговору обречены были погибать в своем беспутстве, и не через собственное исправление, не своим пониманием или движением, не своей добродетелью или возможностью они были обращены, чтобы спастись, но милостью Божией были спасены, чтобы обратиться. Да не обратятся, сказал Он, чтобы Я исцелил их, то есть чтобы не по своей воле, не своими силами, на которые они только и полагались, не признавая лишь свою справедливость и считая, что они не должны быть подвластны справедливости Божией, полагаясь на свои силы и не предавая себя божественному милосердию и просветлению. И это чувство гордой самонадеянности оставляется в них именно затем, чтобы они не обратились собственными устремлениями, опираясь лишь на себя, как они считали возможным, но чтобы Я исцелил их, чтобы не по их заслугам, происходящим из их возможностей, даровалась спасительная милость: и милость не была бы милостью, если бы она не даровалась милостиво не заслужившим ее, но присуждалась бы, словно плата за заслуги. Итак, следовательно, да не обратятся сами, чтобы Я исцелил их: но исцелятся милостью, словно они обращаются, чтобы познать смирение Христа. Так и в тех, и в других, то есть и в пребывающих в том, чем был вызван приговор, и в спасенных затем, Божий приговор остается неизменным, и однако они в нем пребывают; таким удивительным образом приводятся они к спасению, что этот приговор не кажется изменившимся, но при том, что он не отменяется, спасение даруется им не по их заслугам, а предстает божественным даром. И если этого боятся даже касаться те, кому позволено судить лишь о мирских делах, а не заниматься божественным, и не считают, что это находится в их власти, то каким же образом они дерзают судить о тех, кем вершатся дела веры?
До пришествия Христа было так, что некоторые люди, все же, образно говоря, более предназначенные к исполнению внешних обрядов, были одновременно и царями, и священниками. Священная история повествует о том, что таковым был Мелхиседек (Быт. 14). Чему стал подражать и дьявол, всегда стремящийся тиранически присвоить себе все соответствующее божественному почитанию, так что языческие императоры одновременно провозглашались и великими понтификами. Но после рождения истин ного Царя и Священника ни один император не присваивал себе имени священника, ни священники не притязали на царский сан. И хотя в Нем Самом, то есть в истинном Царе и Священнике сочетались корни и царского, и священнического родов, однако Христос, помня о человеческой слабости, так разделил обязанности каждой из этих великих властей между различными действиями и даровал им различное достоинство, чтобы это благоприятствовало их спасению, и удержал от великой власти, желая исцелить их спасительным смирением и не дать им быть вновь захваченными человеческой гордостью, чтобы и императорам-христианам ради вечной жизни необходимы были священники, и священники бы подчинялись императорам в ведении мирских дел: поскольку духовное отстоит от плотского, то никакой воин [Иисуса Христа] не связывает себя делами житейскими (2 Тим. 2, 4), и наоборот, тому, кто занят делами светскими, не должно заниматься делами божественными, чтобы соблюдалась и скромность обоих сословий и ни одно из них чрезмерно не возносилось и каждое наилучшим образом подходило бы к определенной ему деятельности. И вот, коль скоро все так устроено, то достаточно очевидно, что мирская власть не может ни обвинять, ни оправдывать священника. И чтобы окончательно доказать, что александриец Петр никоим образом не мог быть оправдан одним лишь императорским приговором, без наличия согласия священников, зададимся вопросом, приговор какой из двух властей будет иметь больший вес. Если признаем, что приговор епископов уступает по значению приговору императора, то все равно придем к тому, что помилование, заранее предписанное светской властью и объявленное императором, не будет иметь силы, а последовавшее за ним согласие епископов покажется скорее лестью, чем законным освящением. Если же, напротив, согласие священников имеет большую силу, то надо объявить, кем и когда оно было вынесено, совершено ли это по церковному уставу, соответствует ли традиции Святых Отцов, не противоречит ли обычаям предков, предшествовало ли его вынесению надлежащее исследование вопроса. И здесь, несомненно, следует разобрать, было ли это решение принято собором, - ведь очевидно, что только в таком порядке может совершаться снятие отлучения или его наложение; было ли а это дело передано Апостольскому Престолу, главенствующему над а прочими кафедрами, по чьему приговору Петр и был осужден ведь именно такого порядка требует церковный устав; та ли кафедра его оправдала, какая и осудила; а если осудившая кафедра не только не сняла обвинения, но и не знала об оправдании, то может ли он быть оправдан. Если все это не так, то каким образом, по какому обычаю александриец Петр претендует на оправдание, если он не был оправдан священниками в соответствии с законами и церковными правилами и не может быть освобожден светской властью помимо Церкви? На это возразят: император не сам освободил его, но потребовал освобождения от священников. Тем более священникам нужно было убедить императора добиваться оправдания законным путем, то есть того, чтобы все это произошло по закону и все вышесказанное осуществилось через церковные установления: особенно когда речь идет о предстоятеле второй по значению кафедры, и его не имеет права оправдывать никакая другая кафедра, кроме Апостольского Престола. Ведь низший высшего освобождать не может. Только высшая власть может оправдывать низшую. Поэтому главы низших кафедр, без сомнения, сознававшие, что ни за что не могут оправдать превосходящего их по рангу в отсутствие Апостольского Престола, в особенности того, кто был им известен как осужденный приговором Апостольского Престола, своим вероломным освобождением не только его не оправдали, но и себя запятнали. Итак, оправдание Петра в любом случае не имеет законной силы, потому что не могут оправдать ответчика те, кто сами стали виновными в вероломном оправдании, и, изгнав отовсюду католических священников и призвав на их место еретиков либо тех, кто явно запятнал себя общением с еретиками и даже ложной верой, они не только не смогли оправдать своего сообщника, но и сами не могут быть оправданы. И они настолько же погрешили против церковных канонов, насколько осквернили священную безупречность духовенства общением с неверными, так что впору им самим быть ответчиками на подобном суде. Ибо по всему Востоку тот из католических священников, кто устоял в вере, изгнан, а удержался тот, кто согласился с заблуждением и не отказался от общения с заблудшими.
Итак, какое же суждение могут вынести о заблуждении те, кто явно сам всегда заблуждается, и, смешав воедино вероисповедание истинных христиан и еретиков, смутил все кафедры чистой и истинной веры, возмутил католическую и апостольскую чистоту? Вот кто смог оправдать ответчика, те, кто сами должны стать ответчиками. Вот с кем пришлось сойтись собору для оправдания ответчика. Если придерживались веры и католической общности, почему изгонялись католические предстоятели? Если изгонялись католические предстоятели, разве не еретикам это было на руку?



Назад


источник: "История Римских Папа" т.2