Былъ двадцатый день декабря, когда мы прибыли въ царствующій градъ, встрѣтивши здѣсь почетный пріемъ. До этихъ поръ дѣло шло хорошо; но затѣмъ сколько вдругъ постигло насъ напастей, ужасовъ и треволненій! А все отъ того, что многіе были ошеломлены граматой, составленной Веккомъ и названной имъ энцикликой, граматой, которую онъ прислалъ въ огромномъ количествѣ списковъ для раздачи всѣмъ, если можно. Городъ раздѣлился на два лагеря: одни готовы защищать его; по мнѣнію же другихъ, онъ самъ долженъ защищаться въ своей дерзости. Эти послѣдніе находятъ, что въ то время, какъ все наслаждается глубокой тишиной, не хочетъ жить спокойно человѣкъ, причинившій столько зла и душамъ и тѣламъ, а напротивъ отваживается на новыя дерзости, созываетъ судбища и судей и взываетъ о мщеніи: между тѣмъ какъ ему въ пору было бы прятаться подъ землей, а не отваживаться смотрѣть въ лицо людямъ. Притомъ, на самомъ-то дѣлѣ не о судбищѣ онъ хлопочетъ и не къ нему взываетъ, а подъ прикрытіемъ его очевидно пытается произвесть смуты въ церкви, — ему мало горя, что она и то ужъ много изъ-за него страдала, какъ это всякому извѣстно, — онъ пытается продлить въ ней (поднятую имъ же самимъ) бурю. А что дѣйствительно онъ объ этомъ помышляетъ, это можно видѣть и изъ самой граматы, имъ сюда присланной. Какъ же послѣ этого не оказать ему справедливости — не помѣстить его поближе къ столицѣ, не предоставить ему свободы дѣйствій и не снабдить его лучшими матеріальными средствами [2], чѣмъ какими онъ пользовался до сихъ поръ! Всеконечно онъ сдѣлаетъ изъ всего этого такое же употребленіе на пользу общую, какое дѣлалъ прежде.

Какъ все это на меня дѣйствуетъ, легко пойметъ всякій, кто меня знаетъ. Что же касается безпокойствъ, причиняемыхъ нечестивыми сонмищами враговъ церкви, возстающихъ на нее съ другой стороны (ἐτέρωϑεν) [3] городу, а чрезъ него и мнѣ, глубоко сокрушающемуся, какъ и слѣдуетъ, объ ихъ послѣдователяхъ (бóльшею частью изъ простонародья), то у меня нѣтъ силъ писать и сообщать объ этомъ Вашему Царскому благочестію, частію отъ скорби, частію за невозможностью исчислить всѣ, совершаемыя ими плутни (πονηρευμάτων). Эти люди, получивши свободу дѣйствій, далеко превосходящую всякую мѣру, и на площадяхъ, и въ темныхъ закоулкахъ и — словомъ — повсюду безъ зазрѣнія совѣсти разглагольствуютъ со всѣми встрѣчными и поперечными, разцѣнивая и позоря и начальниковъ и подначальныхъ и — короче — всѣхъ, которые не хотятъ быть за одно съ ними. Если же кому случится захворать, то они силой врываются въ домъ, осаждаютъ больнаго и заставляютъ его противъ воли принять ихъ за духовниковъ; въ случаѣ же смерти они являются и священниками и пѣвцами и погребателями (ἐνταϕιαστὰς), чтобы умирающіе, по ихъ словамъ, по крайней мѣрѣ при концѣ жизни, сдѣлались благочестивыми и православными и не умерли въ злочестіи (ϰαϰοπιστία). Смотря на все это, многіе изъ священниковъ, бывшихъ прежде за одно съ нами, ударились въ соревнованіе (такъ какъ это доставляетъ имъ большія выгоды, — они и запрашиваютъ и получаютъ очень много) и переходятъ къ нимъ, присовокупляя, что уже довольно насладились общеніемъ съ нами (πολλὰ χαίρειν εἰπόντες τῆ μεϑ’ ἡμῶν ϰοινωνία). Вслѣдствіе этого мнѣ кажется было бы хорошо поскорѣе собрать предполагаемый соборъ, скорѣе даже назначеннаго времени, для того, чтобы зло не успѣло еще распространиться черезъ-чуръ и чтобы спасеніе обманутыхъ не сдѣлалось слишкомъ затруднительнымъ.

Доселѣ шла рѣчь о церковныхъ невзгодахъ (δυστυχήματα), сильно возмущающихъ мою душу; но есть невзгоды и внѣшнія (ἐξωτεριϰὰ, т. е. относительно церкви) и политическія; но объ нихъ, скажу предъ Богомъ, я затрудняюсь говорить, чтобы не показалось, что я пользуюсь ими, какъ удобнымъ матеріаломъ для трагедіи, и желаю растревожить и опечалить слушателей: впрочемъ не могу и вовсе умолчать объ этомъ въ предположеніи, что авось (ἴσως) найдется какое либо врачество у того, кто имѣетъ возможностъ врачевать, и авось заявленіе вмѣнится въ правду заявившимъ.

Много служащихъ при дворѣ; но о другихъ я предпочитаю молчать, такъ какъ не могу сказать ничего вѣрнаго: а скажу лишь о приставникахъ къ вьючному и подъяремному скоту и вообще о завѣдывающихъ стадами — о Кимпѣ, Зирѣ, Никитѣ, Парехотѣ и Меліѣ, которые захватили для пропитанія этихъ стадъ мѣстность отъ Калліуполя до Гана [4]. Эти лица, забирая у всѣхъ и каждаго болѣе должнаго, устроили себѣ цѣлые склады жита и пшеницы. А какъ заботятся они о стадахъ, объ этомъ свидѣтельствуютъ сами стада своимъ видомъ. За тó — если кому нужно купить хлѣба, тотъ всегда можетъ получить у нихъ сто и двѣсти мѣръ, такъ что это въ существѣ дѣла, вовсе не приставники къ лошадямъ и муламъ, а хлѣбные торговцы, дешево покупающіе и дорого продающіе (этотъ товаръ) другимъ. Имъ соревнуютъ во всемъ этомъ и завѣдующіе кушаньемъ для царской трапезы. И они собираютъ не столько, сколько нужно для этой трапезы, а гораздо больше, для того, чтобы перепродать на сторону то, что окажется излишнимъ для кухни. Гдѣ же доказательства на все это? Между многими другими вотъ одно, недавно сдѣлавшееся мнѣ извѣстнымъ. Когда лагерь Вашего Боголюбезнаго царскаго Величества находился близъ Лампсака, эти лица (завѣдывающіе царской трапезой) проникали до Кіоса, Триглены, Элегма [5], и еще болѣе отдаленныхъ мѣстностей, вымогая и захватывая у поселянъ птицъ, поросятъ и другую съѣдобную живность. Справедливость требовала бы разослать повсюду распоряженія, которыя полагали бы конецъ этому безстыдному вымогательству однажды навсегда, или, если этого нельзя сдѣлать, то по крайней мѣрѣ точно опредѣлить, сколько требующіе имѣютъ право требовать для царя и сколько дающіе обязаны давать.

Въ городѣ (Константинополѣ) творится также много неправдъ: точныя свѣдѣнія о всѣхъ этихъ неправдахъ могли бы сообщить только тѣ лица, которымъ приходится терпѣть отъ нихъ; я же съ своей стороны вкратцѣ разскажу лишь объ одномъ такомъ случаѣ недавно совершившемся, выбравши на пробу изъ многихъ другихъ.

Когда мы приближались къ стѣнамъ города и дорога со стороны Гелеспонта уже оканчивалась, какой-то скотопромышленникъ (ϰρεωπώλης), гнавшій стадо овецъ, по его словамъ штукъ въ 600 (и, какъ оказалось, ихъ дѣйствительно было столько), подвигался по той же дорогѣ впереди насъ, усиливаясь поскорѣе попасть въ городъ. Но не къ добру послужила ему эта поспѣшность: едва лишь поравнялся онъ съ воротами, какъ на него толпой напали пекаря, столовая прислуга и повара деспота Іоанна [6] и, изъ шести сотъ овецъ, отдѣливши четвертую часть, погнали къ дому деспота. Слухъ объ этомъ происшествіи дошедь до префекта и вынудилъ его командировать на мѣсто происшествія кого либо изъ своихъ (чиновниковъ), съ цѣлію попытаться спасти овець несчастнымъ мясникамъ; командировка состоялась, но такъ мало достигла предположенной цѣли, что нѣкоторые изъ посланныхъ имъ полицейскихъ служителей (ὑπηρέτας) были изрядно побиты слугами деспота. Мало того: дѣло едва не дошло до ломки городскихъ воротъ топорами и алебардами, и вотъ почему: такъ какъ свалка (μάχη) происходила за воротами, то привратникамъ пришла счастливая мысль запереть ворота и тѣмъ воспрепятствовать хищникамъ овецъ, находящимся за городскими стѣнами, привести въ исполненіе свое преступное намѣреніе. Тѣ закричали о помощи своимъ товарищамъ (находившимся въ чертѣ города) и изъ дома деспота выскочили (челядь) съ разными желѣзными орудіями, съ намѣреніемъ разбить ворота: и, вѣроятно, это намѣреніе было бы приведено въ исполненіе, если бы, по нашему приглашенію, не поспѣшилъ на мѣсто происшествія префектъ и не остановилъ ретивости вооруженныхъ чѣмъ попало забіякъ. Казалось бы, что послѣ этого и овцы будутъ возвращены мясникамъ; но онѣ не были возвращены, какъ оказалось на другой день. Еще не разсвѣло порядкомъ и солнечный лучъ не позолотилъ еще окрестностей, какъ счастливый деспотъ, сдѣлавшій столько людей несчастными, поднялся съ своего одра раньше обыкновеннаго и немедленно же направился за ворота къ тому мѣсту, гдѣ провели ночь овцы, и вмѣсто ста пятидесяти штукъ, которыя были отдѣлены наканунѣ его лакеями, заблагоразсудилъ отдѣлить ихъ двѣсти и приказалъ гнать къ своему дому. Не своевременно было бы разсказывать о томъ, какъ рыдали и убивались несчастные владѣльцы животныхъ, какъ валялись у насъ въ ногахъ, сколько мы просили за нихъ виновника ихъ несчастія. И это не единственный его подвигъ: увлекаясь своими дикими инстинктами (ἀλόγοις ἔιϰων ὀρμαῖς), онъ дѣлаетъ много подобнаго, и (вслѣдствіе этого) городъ твой по неволѣ ослабѣваетъ въ любви къ тебѣ, своему повелителю, будучи преданъ на произволъ (подобныхъ людей); — повсюду слышится ропотъ и негодованіе; скорблю и я обо всемъ этомъ и терзаюсь жесточайшимъ образомъ; скорбитъ съ другой стороны и начальникъ города, префектъ; но ни который изъ насъ не можетъ дать удовлетворенія обиженному городу: я — потому что проповѣдую глухимъ ушамъ, онъ — потому что не имѣетъ подъ руками военной силы, которая въ случаѣ нужды могла бы обуздать и противъ воли охотниковъ до насилій. Итакъ, если твой городъ дорогъ для тебя (а онъ безъ сомнѣнія очень дорогъ), пришли сюда воинскую команду (τάγμα στρατιωτιϰόν), чтобы охотники до смутъ и насилій могли быть сдерживаемы префектомъ: тогда злыя начинанія прекратятся сами собою.

Примѣчанія:
[1] Здѣсь не мѣсто объяснять это письмо современными ему обстоятельствами времени, — да — надо сознаться — и не легко это сдѣлать. Обстоятельное изложеніе споровъ объ исхожденіи Св. Духа, о которыхъ здѣсь рѣчь, равно какъ и попытокъ къ соединенію греческой церкви съ латинскою, можно найти у Флёри (Historie eccles., t XII. Paris 1781) или у Шрекка (Christ. Kirchengeschkhte Fh. XXIX). О возбужденіи умовъ противъ Григорія, вызванномъ преимущественно въ низшемъ духовенствѣ его Τόμος-омъ, принятымъ какъ императоромъ Андроникомъ старшимъ, такъ и высшимъ духовенствомъ, разсказываетъ Пахимеръ II. I. Іоаннъ Веккъ, бывшій константинопольскимъ патріархомъ до Григорія, но въ 1283 г. сосланный въ Прузу, a съ 1284 г. содержавшійся подъ стражею въ замкѣ св Григорія, немедленно же написалъ рѣзкое сочиненіе противъ Τόμος-a (S. Fabric. Bibl Graeca XI § 347 Harl) и этимъ сочиненіемъ, которое было чрезвычайно распространено въ Константинополѣ, произвелъ большой шумъ въ тамошней публикѣ (Pachym. II. 2). Съ тою же цѣлію написана имъ и упоминаемая здѣсь энциклика, которая впрочемъ приводится только у Фабриція, заимствовавшаго ее изъ сочиненія Николая Комнена Паподополи Praenotiones mystagogicae ex jure canonico n. s. w. Patav. 1696. Мнѣ думается, что эта ἐγϰύϰλιος ἐπιστολη появилась осенью 1288 г.; она могла не мало содѣйствовать отреченію Григорія отъ престола, послѣдовавшему въ 1289 г. (Прим. – Маттіэ).
[2] Если сдѣланное выше Предположеніе относительно появленія граматы (Векка) осенью 1288 г. справедливо; то Веккъ по крайней мѣрѣ съ 1284 г. находился въ лучшемъ экономическомъ положеніи, чѣмъ въ какомъ представляется оно у Пахимера 1. 35 (Прим. – Маттіэ).
Со своей стороны, въ дополненіе къ этому, мы должны присовокупить, что цитируемое г. Маттіэ показаніе Пахимера о печальномъ экономическомъ положеніи Векка, относится къ болѣе позднему времени — именно ко времени перваго патріаршества (1289-1293) преемника Григоріева Аѳанасія, который великодушно помогъ значительной суммой денегъ нищенствовавшему — въ буквальномъ смыслѣ слова — эксъ-патріарху.
[3] Разумѣются, вѣроятно, главнымъ образомъ Арсениты.
[4] О горѣ Ганъ, лежавшей на томъ берегу Мраморнаго моря (Пропонтиды), упоминаетъ Пахимеръ (Audion. sén. VII. II. p. 409. I. 424 A), имя ея уцѣлѣло до сихъ поръ по крайней мѣрѣ въ городкѣ Ганъ. Въ одной изъ тамошнихъ пещеръ жилъ преемникъ Григирія, Аѳанасій, до возведенія своего на патріаршество бывшій здѣсь іеромонахомъ (Ibid. I. 38 p. 66 13) (Прим. — Маттіэ).
[5] Кіосъ — мѣстечко въ провинціи древней Виѳиніи. О Трнгленѣ и Элегмѣ я не могу сообщить никакихъ свѣдѣній: вѣроятно и они были мѣстечками въ той же мѣстности. Кіосъ лежалъ отъ Лимпсака на востокть на значительномъ разстояніи (Прим. — Маттіэ).
[6] Не смѣю утверждать, кто былъ этотъ деспотъ Іоаннъ, потому что не нахожу удовлетворительныхъ свѣдѣній объ этомъ у Дюфресня въ его Familiae Avgustae Byzantinae. Но такъ какъ деспотъ занималъ первое мѣсто послѣ императора, то стоитъ обратить вниманіе на то гражданское мужество, съ накимъ патріархъ порицаетъ въ своемъ письмѣ къ императору какъ этотъ неблаговидный поступокъ деспота Іоанна, такъ и многое другое. (Прим. – Маттіэ).
Съ своей стороны позволимъ себѣ высказать свою догадку о личности этого деспота. У современнаго автору письма византійскаго историка — Пахимера и почти современнаго Григоры упоминается о четырехъ деспотахъ, носившихъ имя Іоанна: первый былъ братъ императора Михаила Палеолога (Пахим. стр. 187, 299, 309), второй — его зять Іоаннъ Асанъ, мужъ его дочери Ирины (тамъ же, стр. 406), третій Іоаннъ — правитель Лазовъ, второй его зять, женатый на его дочери Евдокіи (тамъ же, стр. 483, 484 сн. Григор. стр. 195), четвертый — сынъ императора Андроника отъ второй его супруги Ирины (Григор. стр. 226). Первый изъ нихъ скончался еще при жизни Михаила (Пахим. стр. 380), послѣдній въ годъ писанія письма еще не родился (см. Григор. стр. 196-197, сн. Pachym. II. с. 32 с. 276-277) третій послѣ свадьбы уѣхалъ въ свои владѣнія, гдѣ и жилъ, по видимому, безвыѣздно; по крайней мѣрѣ ни у Пахимера, ни у Григоры мы не находимъ никакихъ указаній на счетъ противнаго. Остается вторый — именно болгарскій царевичъ Іоаннъ Асанъ. По случаю женитьбы своей на Иринѣ 1278 г. онъ получилъ титулъ деспота и въ 1279 г. отправился со своей супругой царствовать надъ Болгаріей; но вынужденный уступить свою власть, благодаря своей неспособности, своему счастливому сопернику Тертерію, онъ въ слѣдующемъ же 1280 г. возвратился въ Константинополь и жилъ здѣсь до самой своей смерти, — годъ которой впрочемъ не извѣстенъ. Не онъ ли и есть упоминаемый здѣсь доспотъ Іоаннъ?...

Печатается по изданiю: Письмо Григорія Кипрскаго, патріарха Константинопольскаго къ императору Андронику Палеологу старшему. // Журналъ «Христiанское чтенiе, издаваемое при Санктпетербургской Духовной Академiи». – 1870 г. – Часть II. – С. 511-518.